узнал о своей роли в последний момент. Пока делегация была в Крыму, Крючков начал разыскивать преемника Горбачева. В конце концов Янаева обнаружили на даче его приятеля под Москвой. Там шла гулянка с обилием выпивки[960].

Вечером 18 августа для принятия окончательного плана заговорщики собрались в кабинете Павлова в Кремле. Крючков позвал все видные фигуры советского руководства, включая Лукьянова, которого на военном вертолете привезли с валдайского курорта. Узнав о заговоре, Лукьянов, которому партийная элита еще недавно рукоплескала как твердому лидеру, внезапно превратился в уклончивого педанта-законника. Ссылаясь на положения конституции, он отверг предложение стать исполняющим обязанности президента и убрал свое имя из документов ГКЧП. Другим колеблющимся был Геннадий Янаев. Захваченный врасплох, он был явно не готов сместить Горбачева и стать временным лидером СССР[961].

Последний участник встречи – министр иностранных дел Бессмертных – прибыл в Кремль уже под полночь. Крючков вызвал его с курорта в Белоруссии, и у дипломата не было времени даже переодеться, он приехал в тренировочном костюме. Крючков хотел и его ввести в состав ГКЧП, чтобы убедить Запад в намерении хунты соблюдать принятые Горбачевым международные обязательства. Бессмертных пришел в ужас. Он сказал, что без непосредственного участия в составе ГКЧП ему будет легче вести переговоры с западными партнерами, взял ручку и вычеркнул свое имя из числа членов комитета[962].

После возвращения делегации из Крыма колеблющиеся и невольные участники заговора оказались в психологическом капкане. «Вы не думайте, если мы летали, то вы здесь ни при чем, – сказал им Болдин. – Мы назвали ему всех. Все [мосты] сожжены… Мы теперь все повязаны». Крючков пытался мягко урезонить Янаева: «Неужели вы не видите? Если не спасем урожай, наступит голод, через несколько месяцев народ выйдет на улицы, будет гражданская война… Подписывайте». Янаев в конечном счете поддался давлению и согласился стать исполняющим обязанности президента, но «не более двух недель». По всеобщему мнению, за это время будут созваны Верховный Совет и Съезд народных депутатов для избрания нового лидера. Янаев, а вслед за ним и остальные подписали «Заявление советского руководства» и «Обращение к советскому народу». Лукьянов отправился к себе в кабинет и поспешно написал собственное «Заявление Председателя Верховного Совета СССР», в котором утверждал, что Союзный договор предает дух мартовского всенародного референдума, подрывает единое экономическое пространство СССР, разрушает его банковскую систему и окажется не в состоянии установить «права собственности, которые позволят Союзу функционировать как федеральное государство». Было решено, что все три документа будут оглашены по государственному радио и телевидению на следующий день в 6 утра[963].

Было решено, что каждая область и каждый крупный город Российской Федерации будет управляться местным «чрезвычайным комитетом», состоящим из руководителей местных советов и муниципальных администраций и командующих военными округами. Некоторые партийные руководители, в том числе Шенин и Первый секретарь Московского горкома КПСС Юрий Прокофьев, с энтузиазмом поддержали заговор и по линиям партийной связи начали рассылать своим коллегам в республиканских, областных и районных партийных организациях секретные инструкции. Заговорщики хотели воспользоваться партийной инфраструктурой, но в то же время решили, что имя Шенина не должно фигурировать в составе членов комитета. «КПСС тогда имела ярлык реакционной силы, – вспоминает Бакланов. – ГКЧП должен был быть рождением чего-то нового»[964].

И в последнюю очередь Янаев поставил подпись под «Обращением к главам государств и правительств и генеральному секретарю ООН» Хавьеру Пересу де Куэльяру. Он также подписал подготовленные письма Бушу, Миттерану, Колю, британскому премьер-министру Джону Мейджору и другим западным лидерам. В «Обращении» объяснялось, что «ситуация бесконтрольности со множествами центров власти» и «угроза распада страны» сделали необходимым введение чрезвычайного положения в некоторых районах страны на период шесть месяцев». Эти меры, говорилось далее в документе, не означают отказ от «курса на глубокие реформы во всех сферах жизни государства и общества». Все договоры и соглашения с Западом останутся в силе, обещал Янаев. Он будет руководить конституционно, «в рамках существующих законов». Западных лидеров заверяли в том, что «Михаил Сергеевич [Горбачев] находится в полной безопасности и ему ничего не угрожает». Бессмертных отправил эти послания по дипломатическим каналам главам правительств западных стран[965].

Организационное заседание ГКЧП завершилось только в половине третьего утра 19 августа. Некоторые его члены отправились домой в далеком от физического и душевного здоровья состоянии. Болдин уже страдал от повышенного давления и поехал в больницу. У Павлова был другой недуг. Свой эмоциональный стресс он пытался контролировать катастрофической смесью успокоительных и алкоголя. На рассвете охранник вызвал к нему врача, так как Павлов был явно в нерабочем состоянии. Из остальных наибольшую решимость проявил Язов. Собрав подчиненных у себя в министерстве обороны, он проинформировал их о «болезни» Горбачева и приказал привести войска в состояние повышенной боевой готовности. Другие меры включали в себя охрану стратегических ракетных объектов и хранилищ ядерного и обычных вооружений. Армия, сказал Язов, должна координировать усилия со «всеми здоровыми силами», включая республиканские и местные власти, партию, КГБ и другие «поддерживающие конституцию» государственные и общественные структуры. Формулировки, в которые Язов облекал приказы своим подчиненным, были в высшей степени неопределенными, будто на кону не стояло само существование страны. В них ничего не говорилось о том, что нужно делать в случае возникновения конфликтов с населением. Язов просто указал, что не хочет никакого кровопролития[966].

Самым далеко идущим по своим последствиям был приказ Язова о введении войск в Москву. Несколько дивизий ВДВ были размещены в близости от столицы. Вторая Таманская мотострелковая дивизия и Четвертая Кантемировская танковая дивизия получили приказ войти в город. В общей сложности эти войсковые подразделения насчитывали 350 танков, 140 боевых машин пехоты и 150 бронетранспортеров. Отданные войскам приказы предостерегали против возможных «гибели и ранений личного состава». В этом был двойной смысл – предупреждение о том, что войска могут подвергнуться нападению, и о том, что, по мере возможности, они должны воздерживаться от применения оружия. Командующий ВВС Евгений Шапошников впоследствии вспоминал, что в приказах Язова содержались инструкции делать все возможное, чтобы избежать «эксцессов», в особенности кровопролития. Не было даже ясно, выдали ли войскам патроны и снаряды[967]. Важнее было другое – продемонстрировать наличие огромной военной силы. Впервые в своей жизни москвичи видели в городе танковые колонны как средство устрашения. Это должно было создать шоковый эффект.

Глава 11

Хунта