Следующие литеры «Е.Е.» на плане были привязаны к ручейку, витиевато пересекавшему и рощу, и дорогу. Описывающий данный ручеёк абзац был намного больше прочих, что наводило меня на мысль о том, что именно в нём рассказывается о том, где и как захоронили некие ценности. Предчувствие меня не обмануло. Вот что было дословно написано на одиннадцати строках сопроводительного текста.

«Е.Е. — маленькая речушка, пересекающая дорогу B.C. в трех местах, образуя два неодинаковых изгиба, наименьший — имеет размеры от тридцати до сорока туазов. На меньшем изгибе стоит отметка X, которая указывает на место захоронения (склад). Несколько деревянных частей от мельницы (брусьев или досок) использовались при разгрузке фургонов. Канава, которая предназначалась для бочонков, рылась недалеко, на расстоянии в несколько туазов, и параллельно большой дороге, так, как она шла в 1812 г. Глубина залегания была около 3-х футов, но она могла измениться со временем из-за тяжести объектов, и надо зондировать на большую глубину».

Скорее всего, составителем описания имелась в виду некая канава, либо вырытая кем-то ранее, либо просто промытая водой и отстоящая от почтового тракта не далее чем на 10-15 метров. По здравому рассуждению нетрудно было догадаться, что речь идёт о том, что вышеупомянутые бочонки, а возможно, и ещё какие-то ящики, элементарно закопали на глубину чуть больше метра, использовав для этого удачно найденную канавку то ли в качестве местного ориентира, то ли как некое естественное углубление в земле. Причём создавалось впечатление, что всё это действо происходило именно в центре рощи, вблизи лесной мельницы, а вовсе не у мельницы, поставленной на том же ручье, но на берегу Днепра, до которого, судя по плану, было не менее 3-х километров.

Затем человеку, читающему сопроводительное описание, давалось что-то вроде доброго напутственного совета. Мол, не надо рассматривать данную карту как точный план с идеальными пропорциями, а просто следовало мысленно связывать все определяемые объекты воедино, как в точной позиции относительно их нахождения на местности. Приняв этот добросердечный совет к сведению, я продолжил читать перевод.

Литера «F» указывала на озеро или проточный пруд, скорее всего, образованный мельничной плотиной. Но это была уже другая, т.е. вторая мельница, расположенная далеко от рощи и вблизи самого Днепра. При этом уточнялось, что от лесной мельницы до Днепра было примерно 2,5-3 версты, а до кабачка — не более версты.

О роще (литера «G») было сказано следующее: «Густой кустарник, растущий на песчаной почве».

Деревушка, отмеченная прописной литерой «а», была упомянута, как лежащая на дороге, отходящей под углом от тракта «B.C.». Обе мельницы помечались буквами «в» и «с». Причём для их описания было применено словосочетание «moulins avent», которое можно было перевести только как «ветряные мельницы»!

Под литерой «d» подразумевалась приходская церквушка, так же как и вторая мельница, вынесенная ближе к большой реке. А буковка «f» была присвоена кабачку, расположенному на большой дороге. Собственно, на этом описание местности и присутствующих на ней объектов заканчивалось, давая поисковикам любого ранга широкий простор для воображения.

Что ж, сопроводительное описание было составлено вполне логично, правдоподобно и достаточно подробно. Ведь представить себе, что тяжело гружённые фургоны тащатся от мощёной дороги по полному бездорожью к реке Днепр, было просто невозможно. При всём желании преодолеть целых четыре километра снега и грязи даже на свежих лошадях было немыслимо. Другое дело — закопать бочонки в роще прямо у почтового тракта. Никуда и ехать не надо, откатил бочки от дорожного полотна метров на десять, и зарывай их себе на здоровье. Ориентиров для закладки клада до востребования в данной точке было полно. Тут тебе и недалёкая мельница с плотиной (а не та ли это самая плотина, о которой впоследствии писал Кочубей?), и само извилистое русло речки, и корчма за вторым мостом, и относительно небольшое расстояние между мостами, а также некая очень кстати подвернувшаяся канава... То есть налицо имелся полный джентльменский набор памятных примет, а также естественных и рукотворных ориентиров, по которым каждый из тех, кто закапывал бочонки (и что там ещё могло быть зарыто), мог их впоследствии легко отыскать. И изъять... Да, да, господа, к сожалению, не без этого. В любом поисковом мероприятии нужно учитывать и такой поворот событий. Ведь с момента захоронения данных ценностей к 1840 году минуло уж 28 лет! За такой продолжительный срок чего только не могло случиться.

Иначе совершенно непонятно, отчего столь опытные и бывалые офицеры, имеющие в своём подчинении и землекопов, и взрывные устройства, не смогли обнаружить столь хорошо описанную, неглубоко зарытую и к тому же отлично привязанную к местности захоронку? Но если всё же допустить, что постигшая наших поисковиков неудача была обусловлена не происками конкурентов, а некоей технической трудностью! Ведь тот же Яковлев пишет, что проколы земли стальными щупами они делали через аршин друг от друга. Аршин — это, по сути дела, обычный шаг. Шагнул — кольнул, шагнул — кольнул. Длина шага человека среднего роста — это минимум 70 сантиметров. А диаметр бочонков был не более 40 сантиметров, а то и меньше! И не надо смотреть на скромные размеры! Такой полностью наполненный монетами бочонок едва-едва поднимали два человека! Малая площадь донышка — вот вам и прекрасная возможность легко промахнуться по столь малоразмерной и к тому же совершенно невидимой мишени!

Вторая трудность для первых российских поисковиков могла заключаться в том, что была смыта та плотина, возле которой (или, во всяком случае, в пределах видимости) был закопан данный клад. Иными словами, к приезду первых поисковиков исчез один из важнейших местных ориентиров. Значит, шансов попасть штырём точно в стоящий торчком бочонок в общей сумме вероятностей я оцениваю не более чем в 1 из 5. Так что мне представляется, что Яковлев с Кочубеем зря понадеялись на точность такого способа обнаружения относительно малоразмерных предметов.

Итак, в преддверии поискового сезона у меня была только одна гипотеза, довольно внятно объясняющая причину, по которой полковник Яковлев не отыскал золото. В двух словах она заключалась в том, что хотя место поисков он выбрал правильно, но несовершенство поисковой техники (щупы и лопаты) не позволило ему нащупать малоразмерные бочонки. Вот и всё, и никаких иных загадок. Если приехать на берега Днепра с современной техникой, то разгадать загадку можно будет буквально за полчаса...

***

Разумеется, как только позволила погода, я отправился в Белоруссию. Посетил несколько городов, прошагал по вышеупомянутым дорогам, завёл полезные знакомства среди местных краеведов. Некоторые из них приняли живейшее участие в поисках, снабжая меня поистине бесценной информацией. И их письма постепенно переводили моё внимание на новый географический регион. Кроме того, в мои руки попали документы, упоминающие ещё об одном ранее неизвестном кладе. Вот что было написано о нём в сборнике «Память Браславского района». Приведу текст полностью, благо объём его небольшой. Называлась заметка совершенно незатейливо: «Пра французкi скраб каля возера Рака».