Олеся хмуро пила чай, отвернувшись к окну и делая вид, что не слушает их разговор. В этом отношении ей нечем было похвастаться перед подругами. Кроме большой квартиры в центре города и машины, у нее не было ничего.

— Ну, а ты-то что молчишь? — накинулась на нее Ольга. — Что ты предпринимать собираешься? Тут уж некогда ждать! Не до шуток! Видишь, что творится.

— А что я сделаю? — раздраженно отозвалась Олеся. — Разве это от меня зависит?

— Я считаю, ты должна с ним поговорить, — ответила Ольга решительно. — Поставить вопрос ребром. Или думай о будущем, или я ухожу. Возьми да и уезжай к маме. Чтоб знал! Ты же лучшие годы ему отдаешь! Ведь подумайте только, девчонки, как мы живем! Вечно как в клетке запертые! А ты еще с этими его собаками возиться должна! — снова принялась она за Олесю. — Нашел няньку! Ненавижу этих собак. Гулять их выводи. Купай, шерсть вычесывай. Мебель хорошую хоть вообще не покупай. Я с одной-то овчаркой с ума схожу. Пристрелила бы ее, честное слово. А у тебя там целый выводок. Гад он все-таки, твой Вовочка. Не знаю, что ты с него вечно пылинки сдуваешь. В глаза ему заглядываешь. Бесстыжие у него глаза. Все равно никакой благодарности от него не дождешься. Эх, рожать тебе надо было!

— Я хотела, — проговорила Олеся дрогнувшим голосом. — Он заставил меня аборт делать.

Ее кукольное лицо исказилось. Некоторое время она боролась с собой, кусая губы, но не совладала, и из ее глаз закапали слезы. Ольга поняла, что хватила лишнего.

— Ну, ладно-ладно, — мягко заговорила она, обнимая Олесю. Ее черные пронзительные глазки виновато заметались. — Извини. Я, правда, забыла. Ну, дура я. Ну, прости. Не расстраивайся. А все-таки сволочи они все! Никаких человеческих чувств нет. И жадные.

— Неправда! — всхлипывая, спорила Олеся. — Вовочка не жадный. Он меня любит.

— Не знаю уж, кто кого любит, — покачала головой Ольга. — А только я не помню, когда у нас с Васей в последний раз хоть что-то было. Притащится домой пьяный, ему и не надо ничего. Трупом валяется, да еще и храпит. А знаете, как иногда мужской ласки хочется! Я ведь тоже человек, между прочим!

— Да, может, уж лучше так, — пробормотала Анжелика и передернула плечами.

Подруги посмотрели на нее сочувственно.

Изредка, выпив, Анжелика рассказывала им, как Виктор заставлял ее спать с другими мужчинами. Или приводил домой проституток, приказывал ей проделывать с ними лесбийские акты и снимал это на камеру.

Они проговорили еще с час и разъехались, так, впрочем, ничего и не решив, но с твердым намерением что-то изменить в своей жизни.

Весь вечер Храповицкий провел у Лены, а ночевать отправился к себе. Он загнал машину в подземный гараж, отпустил охрану и внутренним ходом прошел в дом. Олеся в розовом спортивном костюме уже бежала ему навстречу. Следом за ней, часто дыша, поспешал огромный коричневый ньюфаундленд по имени Дик.

— Вовочка, ты почему так поздно? — капризно осведомилась Олеся. С ним она почему-то любила изображать избалованную маленькую девочку. — Где ты был? Я тебе звонила, звонила. Ты опять телефон отключал?

Дик обнюхал его, обежал кругом и опять вернулся к Олесе.

— Не задавай дурацких вопросов, — не глядя на нее, ответил Храповицкий. — Ты же знаешь, что у нас сейчас на работе происходит.

У него всегда портилось настроение, когда он возвращался домой. А от ее ужимок его мутило, хотя когда-то он находил их милыми. Но тогда она была на четыре года моложе и на восемь килограммов легче.

Олеся привыкла к его раздражению и не замечала его.

— Вовочка, смотри, чему я Дикочку научила! — захлопав в ладоши, воскликнула она и побежала в гостиную. Дик радостно бросился следом.

Гостиная была обставлена мебелью от Версаче. Здесь стояло несколько диванов с надутыми крикливыми подушками, расшитыми золотом, яркие кресла и приземистые шкафы с разноцветным хрусталем. На полу лежал ковер с длинным ворсом, тоже от Версаче. Олеся добежала до середины комнаты, а Храповицкий остановился у стола, положил на него сумку и начал аккуратно доставать оттуда документы, свои удостоверения и деньги, которые он носил в белых длинных конвертах. Он каждый день менял сумки, в зависимости от костюмов.

— Смотри, смотри! — кричала Олеся. — Мы с Дикочкой теперь умеем целоваться!

Она присела на ковре на корточки и скомандовала:

— Дикочка, поцелуй меня!

Собака послушно опустилась на задние лапы, положила передние ей на плечи и приникла к ней мордой.

— Видишь? Видишь? — радовалась Олеся. — Он меня любит. Не то что ты, противный!

— Ты мне пса испортишь! — мрачно проговорил Храповицкий. — Сколько можно тебе говорить, что собака не должна быть в доме. Ей вредно. К тому же она здесь мебель грызет!

— Но ему же холодно на улице! — запротестовала Олеся. — Дикочка может простудиться и заболеть.

— Что ты чушь несешь?! — вспылил Храповицкий. — Ты посмотри, какая у него шерсть! Это тебе не кошка! Я для чего кинологам деньги плачу? Ты больше них о собаках знаешь? У него будка — лучше, чем у твоей мамы квартира!

— Вот и купи маме новую квартиру, — обиженно огрызнулась Олеся.

Храповицкого бесило не столько даже пребывание собаки в доме, сколько то, что из-за его постоянных отлучек Дик был привязан к Олесе гораздо сильнее, чем к нему. Храповицкого пес побаивался, а хозяйкой признавал Олесю. Храповицкий покупал ньюфаундленда в Англии, от титулованных родителей с прекрасной родословной, специально командировав туда двух специалистов. И из Москвы спецрейсом сам, на руках вез Дика в Уральск. Теперь же у него вместо радости получалось одно разочарование.

— Я кому сказал, убери собаку! — повторил он.

— Не уберу! — заартачилась Олеся.

Услышав вызов в ее голосе, пес повернул к Храповицкому умную морду и укоризненно гавкнул. Это окончательно вывело Храповицкого из себя.

— Или Дик уйдет к себе в будку, или вы сейчас уберетесь оба! — со сдержанной угрозой произнес он.

Сейчас до Олеси дошло, что он сердит не на шутку. Она испуганно посмотрела на него, села на пол, похлопала глазами и вдруг сказала:

— Вовочка, я хочу ребенка!

— Что? — не понял Храповицкий.

— Я хочу ребенка, — повторила она тихо и упрямо.

И отвернулась.

— Ты что, дура? — взвился он. — Мы тысячу раз это обсуждали. Ты знала все с самого начала. Я никогда тебе не обещал!..

Он взял себя в руки и понизил голос. Он старался не кричать при собаке.

— Я не буду разводиться с женой.

— А я не прошу тебя разводиться с женой, — вскинулась Олеся. — Живи с ней сколько влезет! Я только хочу ребенка.

— А я хочу покоя! — отрезал Храповицкий. — У меня уже есть двое детей. Мне достаточно.