Нестедум толкнул обессиленного Кудряша, и тот упал на землю. Руки у моего друга были связаны, а все тело покрывали синяки и ссадины. Я рассчитывал вести переговоры с Нестедумом, не сходя с лошади, и подчеркнуть таким образом свое моральное превосходство, но при виде избитого и исхудалого Кудряша спешился и опустился рядом с ним на колени, чтобы поддержать несчастного: долг дружбы и сочувствие одержали верх в моей душе.

Именно этого и хотел Нестедум: теперь он стоял в полный рост, а я оказался на коленях. За его спиной виднелась бесконечная стена щитов тектоников, а за моей – заграждение из щитов легионеров. Оба войска были довольно далеко, и мне хватило бы времени убить тектона прежде, чем его сородичи пришли бы ему на помощь. По крайней мере, я мог бы попытаться, потому что в некотором смысле имел небольшие преимущества. Если помнишь, я сам отрубил ему кисть одной руки. И хотя он заменил ее неким подобием «ежа» с длинными паучьими лапами, которые отвратительно шевелились, сгибаясь в суставах, этот протез не мог сравниться с настоящей конечностью. У меня на поясе висел меч, а у него был только зазубренный нож из слоновой кости. Я, несомненно, мог сразить врага, и его смерть стала бы не менее решающим событием, нежели бегство Дария после битвы при Гавгамелах. Мне, как никому другому, было известно, до чего велико влияние Нестедума, как важно его командование. И тогда, Прозерпина, почему я его не убил? Из-за чего?

Из страха. Истина заключается в том, что я не осмелился. И хуже всего было другое: Нестедум понимал это и наслаждался моей трусостью. Потому он сам и отправился передать нам Кудряша. Да, Нестедум знал, что мне не хватит духу сражаться с ним и что недостаток храбрости ранит меня больнее, чем любое копье. Тектоники всегда действовали таким извращенным способом.

Кудряш не приходил в себя. Я сказал Нестедуму на языке тектонов:

– Ты зря явился сюда.

Он ответил мне на латыни:

– Ты уйдешь отсюда со мной, Марк Туллий.

Наверное, я побледнел. Вдоволь насладившись моим страхом, моим бессилием и моей нерешительностью, Нестедум изложил свои требования: тектоники предлагали возвратить нам десять молодых аристократов, которые находились у них в плену, и в качестве доказательства того, что они живы, предъявляли одного патриция. В обмен на каждого из десяти тектоны хотели получить по сто рабов.

– В Риме больше нет рабов, – заявил я.

Он спросил:

– Вы что, их съели?

И засмеялся, если только жуткий хохот тектонов достоин того, чтобы его приравняли к нашему ответу на проявления священного искусства юмора. Затем Нестедум беспечно повернулся ко мне спиной и ушел, смеясь.

Я помог Кудряшу подняться, и мы пошли в римский лагерь. Бедняга был тощ, как бродячий пес, совсем обессилел и настолько плохо соображал, что даже не узнал меня. Я оставил его в своей палатке на попечение врача и побежал к Цицерону, Цезарю и Помпею, чтобы рассказать им о предложении Нестедума. Они должны были его обсудить, и это, естественно, откладывало битву до того момента, когда они примут некое решение; обе армии возвращались в свои лагеря.

Так все и случилось, Прозерпина! Битву отложили до следующего дня, и тектоники так и не узнали, какой прекрасной возможности покончить с нами лишились. Объяснив командующим условия Нестедума, я вернулся в свою палатку к Кудряшу. Нам было чрезвычайно важно услышать его подробный рассказ о том, что ему удалось узнать в плену, потому что эти сведения могли помочь нам в битве.

Гней бредил. Он был истощен и очень бледен, а его глаза налились кровью. Мелкие судороги сотрясали его тело, словно кто-то колол его невидимыми булавками. Кудряш не понимал моих вопросов, а его взгляд блуждал по сторонам, точно следя за полетом мухи.

– Гней!

На один миг он пришел в себя, сосредоточил свой взгляд на мне и улыбнулся, узнав друга. Он страшно потел, нес какую-то чушь, и ничего из его речей понять было невозможно. Я вздохнул, потому что понял бесполезность своей затеи. Ему надо было немного отдохнуть. Оставив его в покое, я вернулся к триумвирам. Когда я вошел в палатку претора, речь держал Помпей.

– Ладно, – говорил он, – я предлагаю всем внести свой вклад. Пусть каждый аристократ отдаст столько слуг, сколько сочтет нужным. Их у каждого хватает, потому что они последовали за своими хозяевами, когда те присоединились к армии. Семьи освобожденных пленников щедро отблагодарят всех.

– Что вы такое говорите? Мы не можем так поступить! – воскликнул я.

Они посмотрели на меня как на сумасшедшего.

– Напоминаю вам, что на сегодняшний день это свободные люди. Мы не можем принудить тысячу человек отправиться в лагерь тектонов, чтобы их там сожрали! – (Теперь они переглядывались в растерянности.) – Если моральная сторона вопроса вас не волнует, подумайте о наших интересах: не позднее чем завтра сюда прибудет Либертус со своими тридцатью тысячами солдат. Как вы думаете, что он вам на это скажет?

– Это правда, совершеннейшая правда, – согласился Цезарь. – Он наверняка не пожелает сражаться на нашей стороне, а нам не обойтись без его войска.

Задача казалась невыполнимой, но с нами был Цицерон, который оставался самым мудрым из римлян. Он сказал:

– Вы не задаете себе правильного вопроса, а он таков: почему они предлагают нам этот обмен? Если они уверены в том, что завтра победят нас на поле боя, не имеет смысла просить у нас то, что завтра все равно будет принадлежать им.

Действительно, почему тектоны так поступили? В случае их победы мы все – восемьдесят тысяч римлян – окажемся в их желудках. Если они рассчитывали на это, зачем было устраивать обмен, в результате которого они получали только жалкую тысячу людей, которые все равно окажутся в их власти на следующий день?

Я вернулся в палатку, где отдыхал Гней. Ему дали суп с тимьяном и яйцом, он немного успокоился и уснул, что было естественно, учитывая крайнюю слабость его организма. Он попал в плен во время трагической экспедиции легиона в Проконсульскую Африку, а я знал, как плохо кормят тектоны своих пленных. Мне пришлось его разбудить.

– Гней, – потряс я его за плечо, – объясни мне, чего на самом деле хочет Нестедум?

Кудряш говорил с большим трудом:

– Марк, Марк… – Бедняга посмотрел на потолок палатки, словно ответ был написан там. – У меня провал в памяти.

Ничего удивительного: очень часто жертвы страшного насилия стирают воспоминания об этом в своей голове. В голосе Гнея зазвучали грустные нотки:

– Удивительная штука. Я лучше всего помню