максимально далеко от своего логова, грязной африканской норы. Если мы скроемся за стенами Рима, нам останется только подождать, чтобы их запасы продовольствия истощились. После этого их положение станет отчаянным – они просто умрут от голода. Если иметь в виду, что каждому тектону нужно в три раза больше пищи, чем среднему человеку, очень скоро они не смогут продолжать осаду. В этом случае они либо решат отступить, и мы сможем атаковать и уничтожить ослабевших врагов, либо предпримут самоубийственную попытку взять римские стены, на защиту которых встанут все наши объединенные войска и все горожане, способные держать в руках оружие. Даже совершенно непригодные для армии люди могут кидать камни с городской стены.

Цезарь и Помпей долго кричали друг на друга, пока кому-то из них не пришло в голову поинтересоваться моим мнением. Я, естественно, высказался против возвращения в столицу.

– Во-первых, – начал я, – мы не можем быть уверены, что тектоники не найдут продовольствия во время похода. Люди часто поступают неразумно и, например, остаются в своем доме, даже если там начался пожар. Несмотря на мудрые предупреждения Сената, можем ли мы утверждать наверняка, что жители покинули все города? Это маловероятно, поскольку наши разведчики, которые следят за передвижением тектоников, доносят, что огромная толпа пленников, которую они ведут за собой, за последнее время увеличилась. А во-вторых, если мы поступим, как ты предлагаешь, Помпей, нам придется бросить на произвол судьбы тысячи и тысячи пленных, которые идут в тыловом обозе, а среди них есть и знатные патриции, такие как Гней Юний. Но это еще не все. Во время осады людям тоже нужна провизия, а в нашем городе миллион жителей. Наши запасы истощатся очень быстро. Я знаю тектонов: они скорее согласятся сожрать друг друга, чем снять осаду. Такова порода этих чудовищ – их традиции даже устанавливают, в каком порядке им следует друг друга есть в случае необходимости. Мы поступим подобным же образом? Допустим, чтобы люди ели себе подобных, лишь бы помешать тектоникам их сожрать? Нет. Чтобы избежать людоедства, нам придется выйти за стены и сражаться, но тогда мы уже будем голодными и ослабевшими. И в таком случае все сложится совсем не так, как ты предвидишь сейчас, Помпей. Уж лучше нам сражаться здесь, пока у нас еще есть силы и мужество.

Помпея называли Великим, но все его величие давно осталось в прошлом. В пожилом возрасте он всегда поступал, как игрок в карты, который заполучил козыри из колоды и не хочет их потерять. Помпей никогда не рисковал и не был ни дерзким, ни отчаянным. А сопротивление нашествию тектоников требовало отваги и дерзости. Два временных консула продолжили спор о том, кто из них должен возглавить войско, и мне кажется, что этот спор продолжался бы вечно, если бы наше собрание не прервали, чтобы сообщить нам самую ужасную из новостей: тектоники уже рядом. Мы вышли из палатки и увидели их.

Они расположились на другом краю широкой равнины. Увидев наш укрепленный лагерь, тектоны устроили свой на почтительном расстоянии. Наши стены были деревянными, а они укрылись за своими гусеномусами. Я прекрасно помню, Прозерпина, лица легионеров, когда те впервые увидели последних гусеномусов, что выжили после похода. При виде этих огромных цилиндрических туш с коричневатой кожей, блестящей, словно от влаги, у людей сжались сердца.

– Вы – легионеры, – укорил их Цезарь. – С каких это пор жалкие червяки пугают римские легионы?

Все засмеялись, но этот смех не был искренним. Тектоники были рядом, на рассвете нам предстояла великая битва, выиграть которую мы не могли. Ты спросишь, Прозерпина, почему я был так в этом уверен? Я тебе объясню.

Во-первых, Либертус и его войско еще не подошли, потому что его солдаты не могли шагать с такой же скоростью, как легионеры, и их поход немного затянулся. Но самое ужасное было не это, а, вне всякого сомнения, другое. Самое главное несчастье, Прозерпина, заключалось в том, что битва должна была начаться завтра, а в этот день командовать армией должен был Помпей. Ты не ослышалась. Именно так и было.

Все это случилось по вине идиотской системы правления Республикой. Как ты уже знаешь, римляне ненавидели единоличное правление с тех самых давних пор, когда они изгнали своего последнего царя. Поэтому у них было два консула, а не один. Когда один сражался, предположим, в Азии, а другой в Африке, никаких проблем не возникало: каждый командовал своей консульской армией. Но в таком исключительном случае (как наш), когда две консульские армии должны были выступать одновременно и единым фронтом, кому надлежало ими командовать? Не смейся над моим ответом, Прозерпина, – они командовали армией по очереди: сегодня один консул, а завтра другой. Можно еще объяснить иначе: одному доставались четные дни, а другому нечетные. Клянусь тебе, Прозерпина, дело обстояло именно так! Трудно поверить, что наша нация смогла покорить мир с такими смехотворно нелепыми установками. Но так был устроен Рим до Конца Света.

Одним словом, на следующий день командование доставалось Помпею. Помпею! А теперь скажи мне: как ты полагаешь, разве мог направлять нас во время самого важного для рода человеческого сражения этот тип, который считал, что нам не следовало даже вступать в битву? Хуже не придумаешь.

Что же до Цезаря, он пребывал в отвратительном настроении. Одно из самых любимых его изречений гласило: «Я скорее буду первым человеком в самой затерянной деревушке Галлии, чем вторым в Риме», а сейчас по велению судьбы он оказался в подчинении у другого военачальника – и к тому же ни больше ни меньше как у своего злейшего врага.

Я бросился к Цицерону:

– Отец, ты должен что-нибудь придумать! Вспомни какой-нибудь юридический казус, произнеси пламенную речь, предложи политический пакт! Предложи любой выход! Но только сделай так, чтобы командовал войсками не Помпей!

Но он только покачал головой, потому что консульское правление составляло основу Рима. Это правило не могли нарушить ни законы, ни ораторское искусство, ни даже сама политика.

К вечеру я почувствовал себя очень скверно. Весь мой организм протестовал от отвращения: меня рвало, а живот то и дело пронизывала резкая боль. Не придумав никакого другого лекарства, я вышел из палатки и отправился искать Ситир Тра, хотя была уже полночь.

В лагере ее не оказалось, но мне сообщили, что кто-то видел, как она выходила через северные ворота. Ничего удивительного в этом не было: все чувства у ахий были развиты в десять раз сильнее, чем у прочих людей, и от вони легионеров