7. Каковы были возможные кандидаты? Чтобы быть избранным Парламентской ассамблеей президентом государства, необходимо проявить свои политические достоинства и дать гарантии лояльности политическому режиму. Выборы же через плебисцит требуют лишь широкой популярности. Ламартин верил, что она у него есть. Кавеньяк тоже имел такую популярность, но только среди буржуазии, а не среди рабочих и крестьян. И вот на горизонте замаячил третий кандидат: Луи-Наполеон Бонапарт. Сын Гортензии Богарне и (возможно) Луи Бонапарта, ставший наследником императорского трона после смерти герцога Рейхштадтского, никогда не переставал верить в силу своего магического имени. В молодости он слыл либералом и даже карбонарием. Когда тщетные попытки устроить государственный переворот привели его в тюрьму, он много там работал и писал. Он создал запутанную систему под названием «бонапартизм», в которой смешались порядок и революция, социализм и процветание, либерализм и власть. В Лондоне, где он жил долгое время, у него появились друзья, в числе которых Бенджамин Дизраэли и леди Блессингтон. Богатые англичанки (среди которых его любовница мисс Говард) и банкиры Сити помогли финансово, сделав ставку на его будущее. Небольшая группа приверженцев с первых дней февральских событий попыталась вывести на сцену нового Бонапарта. Они действовали незаметно, осторожно и осмотрительно, ожидая, «чтобы рассеялись иллюзии», но в июне, во время дополнительных выборов, его уже избрали в четырех департаментах. «Я верю, – заявил он, – что время от времени появляются люди, которых я называю посланцами судьбы, в руках которых оказывается судьба их страны. И я также верю, что принадлежу к их числу…» На бульварах распевали: «По-ле-он, пусть придет он!» Луи-Наполеон продолжал действовать в тени, от неловкости или преднамеренно произнося в ассамблее невнятные речи, что не вызывало опасений у парламентариев. «Какой дурак! Он же конченый человек», – послушав его, заключил Ледрю-Роллен. Но «тот другой» тоже не имел успеха на трибуне, что не помешало ему осуществить 18 брюмера.

Празднование первой годовщины революции 1848 г. Литография. 1849

Временное правительство 24 февраля 1848 г. (Вверху, слева направо: Паже, Кремо, Марраст. Внизу – Флокон, Мартен, Мари де Сен-Жорж)

Карточка члена Демократической ассоциации друзей конституции. 1848

8. Когда Луи-Наполеон осмелился наконец выставить свою кандидатуру в президенты республики, республиканцам и роялистам следовало немедленно объединиться против этого потенциального Цезаря. Но руководители роялистов, объединение которых называлось «Комитет улицы Пуатье» (Тьер, Беррье, Монталамбер и другие «бургграфы»), были уверены, что у кандидата от роялистов в ближайшем будущем нет никаких шансов. Кавеньяк, которого они охотно поддержали бы, из соображений республиканской порядочности отказался брать на себя обязательства по отношению к «партии порядка». Он сблизился с Луи-Наполеоном, готовым обещать что угодно, ибо он твердо решил не исполнять ничего, но при этом получившим поддержку Тьера и его друзей. «Это кретин», – утверждали они. Однако он не был кретином, а вот они обеспечили ему большинство по всей Франции, готовой к новым событиям. Крестьяне и буржуа были напуганы июньскими волнениями. Налог в дополнительные 45 сантимов вывел деревню из себя. Рабочие, еще со времен закрытия мастерских, тоже выражали свое недовольство республикой и обнаруживали в своих сердцах старый осадок бонапартизма. К тому же они знали, что этот новый Бонапарт называл себя социалистом. На бульварах распевали:

Когда вскрыли урны, оказалось, что принц Луи-Наполеон набрал 5,5 млн голосов, Кавеньяк – 1,5 млн, Ледрю-Роллен, кандидат от социалистов, – 370 тыс. и Ламартин – менее 8 тыс. «Ламартин собственными руками задушил республику, отцом которой он любил себя называть».

9. Quos vult Jupiter perdere…[60] Учредительное собрание оказалось dementat – лишенным разума. Оно позволило честолюбивому принцу, носителю грозного имени, стать главой исполнительной власти, то есть распоряжаться полицией и армией. При этом власть давалась без возможности переизбрания. Это равнялось государственному перевороту. Но Луи-Наполеон, молчаливый, закрытый, продвигался пока еще с большой осторожностью. Как честный человек, он торжественно поклялся соблюдать конституцию, сформировал министерство под председательством вечного Одилона Барро и предпринял ряд поездок по стране для укрепления своей популярности. 13 мая 1849 г. избрано Законодательное собрание, которое должно было сменить Учредительное собрание. На этот раз «ретрограды» безоговорочно победили умеренных демократов, получивших 70 мест, и «красных» монтаньяров, получивших 180 мест. «Улица Пуатье» сумела избрать примерно 450 депутатов, и почти все они оказались легитимистами, и лишь небольшое число – бонапартистами. Внешне это выглядело как возвращение страны к монархии, но, так как приверженцы старшей ветви Бурбонов – графа де Шамбора и экс-герцога Бордоского – никак не могли договориться с приверженцами младшей ветви, графа Парижского, у методичного мечтателя о Елисейском дворце оставалось достаточно времени, чтобы спокойно и цинично завершить свои планы. Воспользоваться монархистами, чтобы раздавить республику, потом разоружить монархистов, чтобы установить империю, – такая операция казалась смелой, но тому, кто не видит перед собой конкурентов, все дается легко. Самоуверенный Тьер, не сомневающийся в поддержке большинства приверженцев «улицы Пуатье» и особенно в себе самом, давал президенту отеческие советы. «Во всем нужна демократическая простота», – рекомендовал он. Луи-Наполеон слушал, благодарил и тайно готовил имперские ливреи для своих выездных лакеев Елисейского дворца. Вьель-Кастель, наблюдатель более отстраненный, а потому более внимательный, чем Тьер, писал: «Я признаю за президентом важное качество: он смел; и у него большое преимущество для политика: он малообщителен».

10. Республиканцы неловко подставили фланг подстерегавшему их врагу. Президент хотел угодить католикам, которые представляли собой бо́льшую силу в условиях всеобщего избирательного права, поэтому организовал экспедицию в помощь папе против римской республики Мадзини. В ответ левые, подстрекаемые речами Ледрю-Роллена, устроили демонстрацию и с криками «Конституция нарушена!» двинулись к Бурбонскому дворцу. Кавалерийская атака легко их остановила, но ассамблея воспользовалась этим предлогом, чтобы возвратиться к вопросу о предоставленных свободах: печати и собраний. Лишившиеся надежд парижане никак не реагировали. Закон об образовании, прозванный законом Фаллу (граф де Фаллу был министром народного просвещения), фактически установил тесную связь между Церковью и Университетом (1850). «Нужно, – говорил Монталамбер, уже избавившийся от либерализма, – провести римскую экспедицию внутри страны». Иными словами, следует изгнать республиканцев из сферы образования, как их изгнали из Рима, или хотя бы поставить их под контроль. Именно тогда обострился конфликт между учителем и священником, который расколол французскую деревню более чем на полвека. При Июльской монархии Церковь была сговорчивой. В 1848 г. она благословляла деревья Свободы. Теперь она присоединялась к «партии порядка», которая, по сути, являлась «партией установленного порядка», между тем как напуганная буржуазия, некогда вольтерьянская и либеральная, возвращалась в политический католицизм. Произошел альянс между конгрегацией и «золотой серединой». Тьер дошел до того, что предложил епископам назначать всех учителей! Католики сочли его большим католиком, чем они сами, и оставили это право за префектами. Наконец участники гонки в сторону реакции ловко и опосредованно добрались и до всеобщего избирательного права, издав закон, требовавший, чтобы избиратель три года проживал в одном месте, что подтверждалось бы записью в податных списках прямых налогов. Это было равнозначно возвращению ценза. Таким образом, 3 млн избирателей лишались своих прав, и почти все они были рабочими. Менее чем за два года французский народ утратил политические завоевания 1848 г. Луи-Наполеон и его роялистское большинство создали республику без республиканцев. Теперь оставалось устранить монархистов.