В нью-йоркском поезде Чикита прочла Рустике последние вести из Европы. Начавшаяся несколько месяцев назад заварушка между сербскими плебеями и австрийскими аристократами вылилась в небывалую войну, в которую оказалась втянута уйма стран. В тот день газеты писали, что в бою близ Ипра, в Бельгии, немецкие войска применили против французов и англичан хлорный газ.

— Вот подлые! — возмутилась Рустика. — Ружей и пушек им мало, надо было изобрести еще и эту пакость.

И они, редко в чем-либо соглашавшиеся, сошлись на следующем: эта война — неопровержимое доказательство того, что мир бесповоротно слетел с катушек.

Среди заметок о добровольцах Красного Креста, которые, рискуя жизнью, выносили с поля боя раненых солдат, и женщинах, трудившихся на военных заводах вместо мобилизованных мужчин, Чикита обнаружила удивительную статью. Она касалась «Королевства Лилипутия», поселения в миниатюре, выстроенного в Париже и ежедневно привлекавшего сотни любопытных.

На волне патриотизма, охватившей Францию, лилипуты, выступавшие в «Королевстве», явились на сборный пункт и потребовали, чтобы им, несмотря на малый рост, разрешили вступить в действующую армию и отправиться бить немцев. Вокруг их заявления развернулось множество споров, но в конце концов их приняли в войска, и храбрые солдатики выполняли важные задачи. Их размеры оказались очень подходящими, чтобы перемещаться из окопа в окоп с донесениями командованию и совершать опасные вылазки на вражескую территорию. В конце статьи сообщалось, что, вдохновленные примером своих товарищей, многие лилипутки из «Королевства» также направили письма в военные ведомства с тем, чтобы им позволили работать на полевых кухнях и в госпиталях[161].

Эспиридиона Сенда почувствовала себя крайне неуютно в кипучей обстановке нового здания Центрального вокзала. Когда она шла через огромный главный зал с высоченными мраморными стенами и нелепым зодиаком на потолке, ей показалось, что она съеживается и становится еще меньше, чем есть. Она поднажала и велела Рустике с носильщиком не отставать, чтобы поскорее выбраться из этого кошмара.

На улице стояло такси, с виду свободное. Они ринулись к нему, но увы! В салоне уже сидела пассажирка и горячо пререкалась с водителем. Она вновь и вновь тыкала в счетчик и заявляла, мол, треклятый аппарат может показывать что ему вздумается, но лично она не намерена платить больше пятидесяти центов за милю, как и установлено законом. Шофер так устал от длинной перепалки, что сдался.

Дама с победной улыбкой вылезла из такси, и тут Чикита узнала ее. Она немного располнела и сменила прическу, но это была все та же Нелли Блай, с которой они не виделись со времен Панамериканской выставки.

— Чикита! — воскликнула Нелли, обнаружив старую приятельницу. — Где тебя носило все эти годы? — И, скомандовав носильщику грузить чемоданы лилипутки в машину, она рассказала ей последние новости о себе.

После кончины Роберта Симана, супруга-миллионера, она унаследовала все его имущество и решила лично заняться делами. Будучи неисправимой идеалисткой, она попыталась воплотить в жизнь философию эффективных отношений между хозяевами и рабочими; последствия оказались плачевны. Ее промышленные предприятия обанкротились, ввергнув Нелли в разорение и долги.

— Я все потеряла, даже дом в Мюррей-Хилл. Пришлось вернуться в «Уорлд» к Пулитцеру и вновь зарабатывать журналистикой, — сказала она и, не обращая внимания на таксиста, который грозился уехать с чемоданами, если Рустика и Чикита сейчас же не сядут в машину, сообщила, что завтра отплывает во Францию. — Да, старушка Нелли не теряет охоты к приключениям, — пошутила она. — Я буду первой женщиной — военным корреспондентом и стану присылать нашим верным читателям сводки с полей сражений.

Чикита поздравила ее и хотела было спросить, знает ли она о смерти Кринигана, но тут таксист взревел мотором. И, видно, уехал бы, как обещал, кабы Рустика не кинулась ему наперерез, расставив руки.

— Залезайте уже, или я за себя не отвечаю! — взвыл он, и кубинки сочли за лучшее послушаться.

— Удачи на войне! — пожелала Чикита Нелли Блай из окна. — Буду читать твои репортажи.

— Ой, Чикита, мне только что пришла в голову блестящая мысль! — крикнула журналистка вслед удаляющемуся автомобилю. — Почему бы нам не…?

Чикита не расслышала конец фразы. И бог с ним. В любом случае она не согласилась бы ни на какую авантюру. Она была сыта по горло безумным миром, людьми и войнами. Ее совершенно не тянуло на сцену. Она знать больше ничего не желала про цирки, водевили, ученых шимпанзе и бестолочей-великанов. Путь самой маленькой женщины в мире подошел к концу.

Прощай, Живая Кукла! Прощай, Рентгеновский Луч Венеры! Прощай, Мельчайшая Щепотка Человечества! Эспиридиона Сенда уходит навсегда. Единственное ее желание — как можно скорее купить дом в Фар-Рокавей и запереться в нем в компании Рустики и воспоминаний.

Такси влилось в поток автомобилей, едущих в западном направлении по 42-й улице, и Чикита подумала, что пора опускать занавес. Ей не было еще и сорока пяти, но она чувствовала себя старой-престарой, словно один из холмов в долине Юмури.

Глава XXXV

Уединение в Фар-Рокавей. Предательство Хаяти Хассида. Орден Нижайших мастеров Новой Аркадии прекращает существование. Неожиданное появление Сары Бернар. Речь, сотворившая чудо. Чикита возвращается на сцену. Ее эпитафия.

Все вроде бы указывало на то, что карьера Эспиридионы Сенды завершилась. Следующие два года она почти не выходила из дома, и вся жизнь ее сводилась к вышивке, прогулкам по саду, сочинению писем и чтению неисчислимых книг и газет.

Она (точнее, ее астральный двойник) покидала Фар-Рокавей только ради собраний ордена Нижайших мастеров Новой Аркадии, но в начале 1916 года и эти выходы прекратились. Братство давно уже дышало на ладан, а война окончательно его доконала.

С самого начала конфликта орден оказывал поддержку Франции, России, Англии и прочим странам Антанты, выступая против Германии и Австро-Венгерской империи. Однако один из Верховных мастеров, паша Хаяти Хассид, предал товарищей и тайком перешел под начало турецкого султана, безусловного сторонника кайзера Вильгельма II. Довольно долго он притворялся, будто охотно выполняет поручения Лавинии, но в действительности пользовался поездками по союзническим странам для сбора сведений в пользу врага.

Обман открылся, когда британские секретные службы задержали Хаяти Хассида в Мельбурне и обвинили в шпионаже в пользу Османской империи. Новость облетела весь мир, и, хотя судивший Хаяти Хассида военный трибунал оставил его на свободе за недостатком доказательств, Лавиния и Верховные мастера прибегли к строгим мерам. Турку, правда, не воткнули тринадцать булавок в язык, но лишили отличительного знака и навсегда изгнали из рядов братства[162].

Это был тяжелый удар для