В 1850 году Андрей получил письмо от Александра Дураковского из Псковской губернии, который только что вступил на «поприще сельского хозяйства» в имении, унаследованном от отца. Он хотел получить совет о том, как «заводить новые хозяйственные постройки» в усадьбе и как «ознакомливать крестьян своих с всевозможными ремеслами», в особенности по изготовлению «решет», то есть ткацкому мастерству, о котором Андрей незадолго до этого писал[981]. Другое письмо было написано неким Елисеем Мочалиным, назвавшим себя «внуком» Андрея. То ли он имел в виду значительную разницу в возрасте, то ли этот Елисей был сыном крестника Андрея, а потому связан с ним узами не крови, но веры. В любом случае Елисей Мочалин был еще одним преданным читателем «Земледельческой газеты», разделявшим глубокую озабоченность – и конкретные идеи – Андрея по поводу общественной жизни; он даже писал c той же витиеватостью. Иными словами, оба были детьми одной и той же провинциальной культуры, взращенными на сочинениях Булгарина и подобных ему писателей[982].

В апреле того же 1850 года Андрею написал Николай Черепанов, близкий друг Якова, поведавший, что Булгарин является и его любимым писателем, но что ему все же больше нравятся сочинения самого Андрея: «…но ваше письмо превосходит все его сочинения для меня в приятности слога и занимательности, и за ваши труды на счет описания Ковровского уезда, многие и многие почтенные особы скажут вам, спасибо». Он благодарил Андрея за одолженные ему книги, особо отметив, что, хотя шестая часть мемуаров Булгарина и не печаталась в газетах, он смог прочитать ее в Библиотеке для чтения[983].

Еще одним единомышленником Андрея был его друг детства Н. Саранский. Во взрослом возрасте Саранский и Андрей Чихачёв много лет не общались, и близость возникла не в результате длительной взаимной интеллектуальной поддержки, как это было с Яковом. В 1850 году Саранский написал Андрею, рассказав о своей жизни после выхода в отставку, когда он занялся управлением своим имением: «Я не сколько забочусь о себе, как о своих мужичках». Как и Андрею, ему нравилось беседовать со своими крестьянами, но он также понимал, как полезны такие разговоры: «Беседа моя с ними доставляет мне неизъяснимое удовольствие. Этим ласковым приемом я пользуюсь полным их доверием». Кроме того, Саранский попросил у Андрея совета, поскольку хотел научить своих крестьян некоторым ремеслам: «Крестьяне будут всю зиму жить в семействе и получать хоть не выгоды; а я не буду нуждаться в мастеровых»[984].

По мере развития прессы (несмотря даже на нередкие сокращения числа периодических изданий и тиражей) другие помещики начали, подобно Андрею, писать в газеты и журналы. В «Земледельческой газете» таких корреспондентов, вероятно, было больше, по той очевидной причине, что ее целевой аудиторией были провинциальные помещики и она практически полностью была посвящена вопросам сельского хозяйства, а также региональной и внутрироссийской повестке. Возможно, причина тому кроется еще и в том, что тема вызывала сравнительно мало интереса у профессиональных писателей, поскольку финансировалась государством. «Земледельческая газета» активно приглашала к участию не только провинциальных помещиков, но и крестьян. Как писал В. Е. Энгельгардт, сын издателя газеты, «в числе его корреспондентов было немало крестьян, которые ему сообщали о результатах их практических опытов по сельскому хозяйству»[985]. То же самое делали и помещики. В 1835 году издатели благодарили на страницах журнала известных им по именам корреспондентов, ни у кого из которых не было титула, и хвастались тем, что с 1834 года их число выросло вдвое[986].

Заметки помещиков обычно были краткими и редко знаменовали собой начало журналистской карьеры, как это случилось с Андреем. Однако их письма демонстрируют, что Чихачёв был не единственным живым воплощением своего «типа». Например, в 1835 году гвардии подпоручик Синельников писал, что, «читавши „Земледельческую газету“, нередко встречал в ней вопросы, предложенные Гг. Подписчиками сей Газеты, и решения коих послужили к объяснению многих любопытных и полезных статей по хозяйственной части», а потому он «осмеливается предложить три вопроса, разрешение которых принесет без сомнения пользу». Эти три вопроса касались смолы, приобретения семян торицы и уменьшения веса испанской шерсти при сортировке и мытье[987].

Некоторые присланные в газету сочинения издатели комментировали, как это произошло с опубликованной в тот же год статьей «Сия статья, составленная помещиком Могилевской губернии В. С. Вержбицким, доставлена в Редакцию З. Г. для напечатания от Имп. С. П. б. В. Экономическаго Общества». Отправление статьи в печать подтверждает, что Вольное экономическое общество было заинтересовано в скромных малоизвестных помещиках меньше, чем «Земледельческая газета»[988]. Помимо статей и комментариев, «Земледельческая газета» печатала полученные от читателей статистические данные: например, таблицу со сведениями о посеве и сборе зерна за пятнадцать лет, предоставленную помещиком Иваном Плещеевым из деревни Иванополье Бахмутского уезда[989].

Были и другие люди, писавшие и работавшие по тем же образцам, что и Андрей, хотя никто из них не добился какой-либо славы и не привлек интереса представителей интеллектуальной элиты (лишь временами снисходивших до того, чтобы грубо их раскритиковать, как поступил с Андреем Огарев). Одним из таких корреспондентов был писавший о земледелии Петр Шемиотт, который, как и Андрей, верил, что существовала «благословенная Россия… одна патриархальная, счастливая семья, возглавляемая Отцом-Самодержцем»[990]. Элисон Смит цитирует и другого автора, утверждавшего, что жизни в провинции, «возможно, не хватает городской роскоши и блеска, но она бесконечно более трогательна, счастлива и полезна»[991].