Синтез идей своего времени в сочинениях Андрея не был чем-то уникальным: в Московском обществе сельского хозяйства и среди читателей его статей, с некоторыми из которых он переписывался, у него были единомышленники[1001]. Не случайно преобладающее большинство его публикаций появлялось в «Земледельческой газете», предназначавшейся для подлинных его товарищей из числа среднепоместных дворян. Успехом своей журналистской карьеры Андрей отчасти был обязан искусству компиляции этих идей для читателей, так же как и он, стремившихся сохранить свои традиционные ценности, но при этом жаждущих процветания и надеявшихся обеспечить своим детям возможности получше, чем были у них самих.

Андрей нашел способ смотреть на мир, сочетавший, казалось бы, несочетаемые идеи, где русская самобытность не предполагала согласия с многочисленными материальными и нравственными недостатками, которые жители русской провинции наблюдали вокруг себя. Потому неудивительно, что издатели «Земледельческой газеты» с энтузиазмом печатали его статьи. Также неудивительно и то, что недавние исследования истории печати и сельского хозяйства в России обнаружили множество других людей, разделявших ключевые ценности Андрея и его убеждение в важности провинциального дворянского поместья для будущего России. В самом деле, было бы весьма странно, если бы его точка зрения не оказалась бы вполне общепринятой для образованных, но в основном консервативных и не уверенных в завтрашнем дне провинциальных помещиков. Их ценности на долгое время были позабыты, но не из‐за их необычности или ошибочности, а потому, что их не признавали и презирали городские интеллектуалы, властвовавшие над русской литературой и историографией.

К середине XIX века, вероятно, было уже поздно уповать только на развитие образования для решения проблемы крепостного права, но значение идей Андрея состояло в том, что в них не было ни охранительства и пессимизма облеченных властью, ни возмущенного отчуждения интеллигенции. Не вхожий в столичные интеллектуальные кружки, Андрей, вероятно, был лишен товарищеской близости с равными ему по способностям людьми, но приобрел свободу не участвовать в спорах, где пришлось бы выбирать, на чьей ты стороне. Он не был ни западником, ни славянофилом, ни либералом, ни консерватором, ни реакционером, ни радикалом. Он был верноподданным, ожидавшим, что перемены приведут к прогрессу. Он стремился использовать свое европейское, по сути, образование, чтобы яснее увидеть и глубже понять Россию. Он жаждал социальных изменений, ради которых не пришлось бы приносить в жертву свои социальные ценности или политический status quo. Это отличает его от представителей общепризнанных интеллектуальных кругов. Хотя он черпал знания из разнообразных источников, а его мировоззрение, несомненно, было вторичным, его тем не менее отличала независимость в том смысле, что он не примыкал ни к одной школе мысли. Как сказал он сам, в Париже, Санкт-Петербурге, Москве и Бордуках «есть статейки изрядные»[1002].

Прожив вместе долгую жизнь, Андрей и Наталья застали мирные и достаточно благополучные времена, позволившие им потратить скопленные средства на капитальные улучшения в своих имениях, которые, как они надеялись, перейдут к будущим поколениям их семейства. Пережив различные испытания и потери, они вырастили двоих детей, вот-вот должны были появиться внуки. Чихачёвы вели оживленную светскую жизнь, их труды привели к успеху, окружающие (в число которых входили тысячи читателей публицистических статей Андрея) уважали их заслуги.

Детям Андрея и Натальи выпала совершенно другая судьба. Алексей и его жена Анна, а также вдовый муж Сашеньки, Василий Рогозин, достигли зрелости как раз в тот период, когда дебаты и реформы 1860‐х годов преобразили основы сельской жизни, для которой их воспитывали. Они были образованнее своих родителей, но их образование зачастую оказывалось слишком хорошим для тех должностей, которые могло предложить им государство, а возможности вести прежнюю независимую жизнь помещика-землевладельца существенно сократились, так как с концом эпохи крепостничества пошатнулось и без того шаткое финансовое благосостояние небогатых дворян.

Анна Бошняк, жена Алексея, изучала инженерное дело, но не смогла применить свои знания на практике. Сам Алексей работал на железной дороге во Владимире, но, по его собственному признанию, обязанности его не требовали больших усилий. Брат Анны, Николай, сподвижник знаменитого исследователя Г. И. Невельского (и единственный представитель родни Чихачёвых, которому в советское время был поставлен памятник), несколько лет после выхода в отставку жил в своем родовом имении Ушаково и служил мировым посредником, но поссорился с крестьянами и был даже отдан местными властями под суд. Страдая нервным заболеванием, в 1870 году Николай был помещен в больницу для душевнобольных в городе Монце в Италии, где и оставался до самой смерти, произошедшей 29 лет спустя[1003]. Лишь Василий Рогозин, муж Александры, имел постоянное и востребованное занятие: в 1866 году его избрали уездным мировым судьей. Как говорил он сам, «теперь мне предстоит много хлопот, а здоровье видимо слабит»[1004]. Он занимался тем, что прежде, до отмены крепостного права в 1861 году, считалось привилегией и обязанностью помещиков – таких, как отец самого Рогозина, – но теперь отношения между дворянами и крестьянами бюрократизировались, а старинный деревенский патернализм отходил в прошлое[1005].

У провинциальных помещиков, подобных Андрею Чихачёву, были собственные представления о том, как следовало освобождать крестьян – неторопливо, постепенно повышая уровень образования и профессиональной квалификации как крестьян, так и дворян. При этом они прекрасно осознавали невозможность противостояния разрушению системы крепостничества, решение о котором было принято в Санкт-Петербурге императором, чиновниками и богатейшей знатью. Сохраненные Андреем письма 1860 и 1861 годов показывают, что он и его товарищи по переписке наблюдали за освобождением крестьян со стороны, с тревогой ожидая, как переменится их жизнь.