Что ты искал, Игорь?

Я отворачиваюсь от стола, еще раз пробегаюсь взглядом по стенам, потолку и полу. Эти символы напоминают семитские, но… только напоминают. Тут перевернутые девятки, дрожащие молнии, «ж», похожие на пентаграммы, и лежащие на брюхе восьмерки.

Мне здесь не особенно нравится, стены давят, эти символы сковывают и как будто приглушают мои ощущения, пытаются загасить ад, но… как-то не так. Чувство, что на меня действуют в полсилы или даже меньше. 

Не понимаю.

Я снова отворачиваюсь, сгребаю все бумаги, фотографии и книги в одну кучу и сваливаю у входной двери. С этим придется повозиться, но… какие у меня варианты? В Доронина и его бравых парней я верю примерно так же, как и в воздаяние.

За второй дверью комната дочери Игоря, тут ничего не тронуто: учебники, игрушки, аккуратно застеленная кровать, безделушки и фотки когда-то счастливой семьи, розовый рюкзак в углу.

Я напрягаю память.

Сколько было Алине, когда она пропала? Восемь или девять, кажется…

Я плохо помню подробности того дела, практически совсем не помню. Игорь ко мне не приходил, дело вел Контроль, может быть, лично Волков.

Я закрываю дверь в застывшую во времени, замороженную воспоминаниями, наполненную болью Озерова комнату и иду на кухню.

Здесь полный завал: одежда, посуда, два кресла, книги, еще какое-то барахло. Игорю надо было освободить место, и то, что не смог выкинуть, бывший смотритель свалил сюда. Я бегло осматриваю шкафы, до которых могу добраться, стол и холодильник. Но ничего интересного не нахожу. Еда, покрытая плесенью, какие-то травы, брюки и рубашки, воняющие затхлостью – свалка забытых, ненужных вещей. В холодильнике несколько банок с кровью, такой старой, что она вязкой жижей растекается по дну, хлопьями пыли оседает на стенках.

Здесь же на столе несколько самодельных оберегов из веток, камней, стекла и глины: славянские, китайские, индийские, еще какие-то. Ржавые ножи, вилки с присохшими остатками еды, кружки, банка с чем-то терракотово-болотным. Как и кровь в холодильнике, оно вязкое и липкое. Я не рискую открывать, просто поднимаю. В жиже что-то чернеет. Требуется несколько мгновений, чтобы понять, что это мелкие кости. Может, крысиные, может, кошачьи или птичьи.

Я возвращаю банку на место, еще раз осматриваюсь и выхожу. Проверяю ванную и туалет, шкаф в длинном, узком коридоре. Больше ничего не трогаю, потому что не вижу необходимости.

А через двадцать минут я все-таки выхожу из квартиры, с ворохом бумаг подмышкой, прижимаю телефон к уху плечом, раздраженно слушаю гудки в трубке.

Мне нужна информация и лучше из первых рук.

- Только не говори, что у тебя в «Безнадеге» очередная дама в беде, - усмехается Волков.

- У меня дома две дамы в беде, - отбиваю, бездумно разглядывая улицу. Людей немного, можно будет зайти под арку и наведаться в Ховринку. – Но разговор сейчас не о них, что…

- Ты сказал «дома», Зарецкий? Погоди, дай сяду, - Гад усмехается, но голос не звучит особенно удивленно.

- Можешь лечь, разрешаю, а заодно расскажи, что ты помнишь по делу Алины Озеровой, - я не собираюсь сегодня мериться размерами остроумия, не до того.

- То есть Громову ты со мной обсудить не хочешь? – становится серьезным Волков.

- А есть что обсуждать? Я знаю о внутреннем расследовании, знаю, что Доронин вцепился зубами в это дело, знаю, что кто-то из Контроля сейчас лазает по Ховринке и уничтожает остатки того, за что можно было бы зацепиться…

- Они не так плохи, Аарон, - вздыхает Волков, обрывая.

- Там твои парни? – спрашиваю сам не зная зачем, ответ на этот вопрос мне известен. Амбрела – старая мозоль, на нее давно все махнули рукой, и сама по себе она не представляет никакого интереса. Саныч не посчитал нужным втягивать в расследование главу Контроля и его парней. На них – только жесть. А мертвый смотритель – ни хрена не жесть, ну и Глеб, само собой, вцепившийся в это дело, как собака в кость…. Я понимаю решение главы Совета, скорее всего, сам поступил бы так же, но это не значит, что не бешусь.

- Нет, третий отдел, - подтверждает мои мысли Ярослав с очередным вздохом.

- Тогда обсуждать нечего. Кроме, пожалуй…

- Чего?

- Ты знаешь, кто будет заниматься внутренним расследованием?

- Пока информации нет, - задумчиво тянет Гад. – Тебе лучше спросить об этом Саныча.

- Так и сделаю. А теперь расскажи, что ты помнишь об исчезновении Озеровой.

- Я тебе и тут не помогу, - шелестит в трубке приглушенное, Волков явно куда-то двигается, тишина на заднем плане сменяется шуршащими звуками и невнятными голосами. – Меня не было в то время в городе, Аарон. Я был то ли в Кейптауне, то ли еще хрен знает где, консультировал местных. Дело смотрел только после, и только по верхам.

- Кто им занимался?

- Мой ответ тебе не понравится.

- Волков, давай, пожалуйста, ближе к теме. Кто занимался пропажей Озеровой?

- Ковалевский, - цокает языком Гад. И я действительно ни хрена не рад. Раздражение подскакивает еще на несколько пунктов, в башке толкаются и толпятся мысли.

- После него придурок перевелся к Глебу?

- Если тебе нужна причина, то поиски Алины – всего лишь один из факторов, - отвечает Волков. - Он подставил моих парней и подставился сам. Я психанул.

- Ковалевский сам попросился к смотрителям? – задаю я следующий вопрос.

- Он не настаивал, но, в целом, да. О чем ты думаешь?

- О совпадениях, - цежу и давлю рычание, зарождающееся в глотке.

- Не торопись с выводами, Зарецкий. Светлый, конечно, мудак, но он светлый. Если у него и был какой-то умысел, то, без сомнения, благой.

- Ага, благими намерениями вымощена дорога в ад, - кривлюсь, в трубке звучит невеселый смешок Гада. - Дело Озеровой еще открыто?

- Да. Висит. Я сброшу тебе все, что есть. Но лучше все-таки поговори с Ковалевским.

- Обязательно и спасибо.

- Не за что пока. Аарон… - Волков обрывает себя на полуслове, мнется как институтка. Я терпеливо жду, когда он наконец соберет мозги в кучу, - если Совет узнает, что ты лезешь в это дело, если Доронин решит, что от тебя больше вреда, чем пользы…

- Саныч уже знает, - пожимаю я плечами.

- Саныч – это не весь Совет, - парирует Гад. – Ты готов к последствиям?

- Скорее да, чем нет, - снова пожимаю плечами. – Они уже пытались заставить меня вернуться. У них ничего не вышло. Кто ж им виноват, если жизнь их ничему не учит?

Гад усмехается.

- Не светись сильно. Я прикрою, как смогу, но смогу не особенно, я сейчас…

- Знаю, - киваю, ныряя под арку между домами. – Ты завяз в отелях.