2

Теперь Ирода ничто больше не удерживало в Иерусалиме, кроме разве того, что Александра после казни отца еще больше возненавидит его и, воспользовавшись его отсутствием в Иудее, может устроить государственный переворот. На этот случай Ирод, заранее смирившийся с мыслью, что Октавий может не только отобрать у него царский сан за дружбу с Антонием, но и казнить его, принял некоторые превентивные меры. Так, он поручил своему брату Фероре не оставаться в Иерусалиме, а отправиться вместе с их матерью, сестрой и женами с детьми в Масаду и оставаться там вплоть до получения известий от него или о нем.

Мариамна, однако, ни под каким видом не соглашалась ехать в Масаду со всей семьей Ирода, в которой, как она сказала, «все ее ненавидят», и пожелала остаться со своей матерью. Ирод внял ее желанию, но, дабы Александра не вздумала взбунтовать во время его отсутствия народ, выслал ее с Мариамной и детьми в Александрион, несколькими годами ранее заново отстроенный и укрепленный Феророй. Надзор за ними он поручил измаильтянину Соэму из Итуреи [257]. При этом Соэму был дан приказ немедленно убить обеих женщин, как только им станет известно о гибели Ирода.

Отдав необходимые распоряжения, Ирод, сопровождаемый своим первым министром Птолемеем, отправился в Тир, откуда морем отбыл на остров Родос, где устроил свою штаб-квартиру Октавий. Знал ли он, что другие ближневосточные правители, выступившие на стороне Антония, после капитуляции были частью прощены триумвиром-победителем, а частью казнены? По-видимому, знал, поскольку до него доходили самые нелепые слухи как о них, так и о его, Ирода, якобы измене Антонию, который, как это стало ему известно позже со слов самого Октавия, был в то время еще жив [258]. Тем не менее Ирод отправился на встречу с Октавием, чтобы тот не по слухам судил о его взаимоотношениях с Антонием, а по его собственному рассказу, в котором не будет ни слова лжи.

Октавий не сразу принял Ирода, поскольку проводил военный совет. Тогда Ирод, точно бы бросая вызов судьбе и желая поскорей приблизить час расплаты за свою предшествующую жизнь, облачился в лучшие свои царские одежды, водрузил на голову корону и сам отправился к Октавию, заявив, что имеет сообщить ему информацию чрезвычайной важности. Октавий прервал совет, отослал всех, кроме Агриппы и вольноотпущенника Юлия Марата, который записывал все, что произносилось в присутствии его патрона и что говорил сам патрон, и велел впустить Ирода.

Октавий был уже не тот, что десять лет назад, когда Ирод впервые познакомился с ним в доме Антония в Риме. И без того невысокий, он, казалось, стал еще ниже ростом, что особенно было заметно на фоне Агриппы, который напомнил Ироду Костобара – такого же огромного, с суровым, будто вырубленным из камня лицом, и могучего телосложения. Редкие рыжеватые волосы Октавия еще больше поредели, и чтобы скрыть наметившиеся залысины он зачесывал их на лоб и виски. Узкие губы были плотно сжаты, но когда он заговаривал или улыбался, что случалось редко, открывались его мелкие неровные зубы, что придавало ему сходство с хищной рыбой. Даже светлые глаза его, некогда искрящиеся, будто излучали свет, теперь потускнели, а левый и вовсе был прищурен, и глядели из-под низких сросшихся бровей настороженно и пытливо. При всем при том (Ирод и это отметил про себя), весь его облик выражал величавость, какая обнаруживается у людей удачливых, привыкших за годы властвования к подчинению со стороны окружающих и их готовности выполнить любой его приказ, будь это даже приказ взрезать себе вены. Благодаря этой величавости в лице Октавия и во всей его осанке появились то спокойствие и уверенность в своих возможностях, которые парализует волю людей даже очень сильных [259].

Узнал ли и Октавий Ирода, некогда затеявший с ним в присутствии эрудита Иосифа Дамасского игру на лучшее знание истории? Трудно сказать. Да это и не имело сейчас значения. Ирод, едва переступив порог огромной залы, где проходил военный совет, сразу сделал то, что заранее намеревался сделать: снял с головы корону и положил ее к ногам Октавия. Этим жестом он хотел показать триумвиру, что если и он, Октавий, вместе с Антонием настоял на том, чтобы сенат Рима назначил его царем Иудеи, то слагает с него это звание теперь не сенат и не Октавий, оказавшийся победителем в войне с Антонием, а он сам, Ирод.

Октавий безучастно посмотрел на корону, лежащую у его ног, так что ему и оставалось разве что только придавить ее сапогом, снова поднял глаза на Ирода и коротким жестом руки предложил ему говорить.

– Я пришел к тебе, Цезарь, – начал Ирод, – не с оправданиями и уж тем более не с поздравлениями с победой, одержанной тобой над Антонием. Я прибыл сюда с единственной целью: развеять ложные слухи о том, будто я перешел на твою сторону.