Узнав, что Октавий вступил в Галилею, Ирод выехал ему на встречу в тщетной надежде задержать его там до наступления зимы и уговорить разместить свои войска в городах Иудеи на зимние квартиры. «Время самое непредсказуемое, что только существует в мире, и кто возьмется определить, какое оно сегодня и каким станет завтра, – говорил себе Ирод и, дав шпоры коню, без устали повторял про себя строки из Священного писания: – “Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру” [265]…»

Одновременно с Иродом на встречу с Октавием отправился Малх. Узнав о поражении своей покровительницы Клеопатры, он решил продемонстрировать Октавию свою лояльность, в подтверждение которой предоставил в его распоряжение арабское войско. Встреча двух царей с Октавием произошла в окрестностях Самарии. Октавий поблагодарил Малха за предоставленное ему войско и пригласил Ирода устроить смотр объединенной армии. Стремя к стремени, они вдвоем, сопровождаемые на некотором отдалении от них свиты Октавия, объехали когорты и легионы, которые приветствовали их.

Ирод ни на минуту не переставал соображать, что бы такое придумать, чтобы уговорить Октавия остаться на зиму в Иудее и тем самым отсрочить вступление его армии в Египет. Как на грех, ничего дельного на ум не приходило, и тогда он по завершении смотра устроил пир в честь Октавия. На следующий день Ирод угостил и всю его армию. Уловка удалась лишь отчасти: Октавий оценил его щедрое гостеприимство и позволил армии задержаться в Иудее на двое суток. Когда и это время истекло, Ирод пошел на отчаянный шаг: поднес Октавию подарок в виде восьмисот талантов [266]. Это было больше, чем стоили все сокровища Клеопатры вместе взятые, и значительно превышало прибыль, которую сулила Октавию его окончательная победа над Антонием. Октавий разгадал умысел Ирода и, принимая его более чем щедрый дар, сказал:

– Твой подарок превышает платежеспособные силы Иудеи. Если ты теперь предложишь мне принять под свои знамена еще и свою армию, как это сделал Малх, то я откажусь от такой услуги.

Ирод не собирался оказывать Октавию военную помощь, но на всякий случай поинтересовался:

– Почему?

– Потому, мой друг, – ответил Октавий, – что мне не хуже твоего известно, чем чреваты дары данайцев [267].

4

Проводив Октавия до Пелузия, Ирод вернулся в Иерусалим. Отношение к нему со стороны евреев после его вторичного утверждения Октавием на иудейском престоле не стало лучше. По стране расползлись слухи о том, что Октавий, вместо того чтобы казнить Ирода как союзника Антония, пощадил его с единственной целью: ему недостаточно было смерти одного Ирода, – Октавий желал смерти всем иудеям, и Ирод, будучи иноземцем, как нельзя больше подходил на роль палача еврейского народа.

Не стало лучше и положение дел в семье Ирода. Послав письмо Фероре с приказом возвратиться из Масады в Иерусалим, сам Ирод поспешил в Александрион, чтобы поскорей заключить в объятия ненаглядную Мариамну, находившуюся там вместе с матерью под надзором измаильтянина Соэма. Он решил лично сопроводить их в Иерусалим, куда уже направлялся Ферора с их матерью, сестрой Саломией и другими членами семьи. По дороге домой он рассказывал Мариамне, как тепло его встретил на Родосе Октавий и каким чудесным человеком оказался его главный полководец Агриппа, с которым он успел подружиться.

Мариамна слушала его вполуха. Казалось, откровения мужа, столь счастливо избежавшего опалы со стороны могущественного римлянина, Мариамну не столько обрадовало, сколько огорчило. Когда Ирод заметил, что Мариамна его не слушает, он пришел в негодование.

– Да тебе абсолютно неинтересен мой рассказ! – воскликнул он.

– Неинтересен, – подтвердила Мариамна. – Тебя радует то, что печалит меня.

– Тебя печалит, что Октавий не казнил меня, а возвысил? – взъярился Ирод.

– Считай как угодно, – равнодушно ответила Мариамна. – Но я больше не желаю становиться затворницей всякий раз, как только ты покидаешь меня. Если я тебе все еще жена и мать твоих детей, то, как жена и мать, заслуживаю с твоей стороны большего уважения, чем то, которое выказывают мне назначаемые тобой стражники. Если же ты перестал считать меня своей женой и матерью наших детей, то уж лучше прикажи своим стражникам убить меня, чем контролировать каждый мой шаг.

Ирод чувствовал правоту Мариамны. Но он не знал, как объяснить ей, что она для него больше, чем жена и мать их детей. Она давно уже стала смыслом и сутью его существования, и потому все, что он ни делает, он делает не для себя, а для нее и во имя своей любви к ней. Эта непонятливость Мариамны и собственное неумение объяснить ей то, что она для него значит, угнетали Ирода. Его бросало то в жар, то в холод, и тут он с ужасом осознал, что равнодушие, проявленное к нему Мариамной, привело к тому, что сила его любви к ней стала соизмеримой с ненавистью, которую он начал испытывать к жене.