прибывали. Теперь их было тысячи, и они плавали по заливу, исторгая черный дым из труб. Здания становились выше… и выше… Они рушились и возводились снова, становясь только больше. Теперь корабли ездили по дороге, и у них были гребаные колеса. Это переворачивало с ног на голову все, что Минкс когда-либо видела. Видение ускорялось… ускорялось… ускорялось…

Она с силой убрала глаз скорпиона прочь. На этот раз ей потребовалось куда больше сконцентрировать свою силу воли. Рука у нее дрожала. Минкс посмотрела на гавань и убедилась, что там все по-прежнему тихо и мирно. Несколько новых кораблей прибыли, чтобы разгрузиться, но на этом все.

— Ох, — выдохнула Минкс. Примерно такой вздох она слышала из уст Ксавьера Дредсона. — Хватит! — приказала она себе.

Но скорпион заговорил с ней. Или же это был голос самого дьявола, шепчущего ей:

— Посмотри, что будет, если осмелишься…

Глаз скорпиона приближался к ней, хотя она даже не поняла, как взяла его в руки. Минкс отвернулась от гавани… и внезапно стена между ней и миром исчезла — а возможно, это пала стена между настоящим и будущим. Либо Минкс Каттер просто сходила с ума, потому что обстановка колониального города стремительно менялась. Скорость была головокружительной… тошнотворной. За несколько секунд пожары сожгли деревянные дома, и на их месте появились кирпичные, которые тоже разрушились и были возведены вновь. Солнце и луна мчались по небу, на улицах снова появились то ли корабли с колесами, то ли кареты сумасшедших конструкций. Они становились все более странными. В них помещалось все больше людей. Людей вообще было так много, что они напоминали гудящий улей. Человечество было безумным: сражалось, дралось, кричало и ревело. А ночью огни, которые не были свечами, горели и пульсировали всеми цветами. В воздухе летали вещи, которые тоже источали мигающий свет. Башни поднимались на невероятную высоту, а по улицам двигались кареты с огнями, которым не нужны были лошади. Все это было так странно…

Минкс приказала себе отложить и убрать брошь, прежде чем эти образы доведут ее до безумия. Она не знала, насколько готова увидеть то, что глаз скорпиона покажет ей дальше. И, вероятно, никто не был к этому по-настоящему готов. Чтобы положить серебряного скорпиона на стол, потребовалось усилие, с которым запросто можно было выходить на бой с адскими гончими.

Минкс сидела неподвижно, ее сердце сильно колотилось, а она неотрывно смотрела на это… существо. Ее рука тянулась снова схватить его, глаза хотели увидеть, что будет дальше. Однако разум умолял ее этого не делать. Настанет время, когда мир, возможно, будет таким, но, даже если это правда, это будет очень нескоро. Она никогда не доживет ни до одного из событий, которые показывает ей глаз. И это, пожалуй, была самая опасная часть этого наркотика. Желание узнать, что лежит за пределами — далеко за пределами — твоей собственной жизни.

Минкс не могла отрицать того, что видела, но приняла решение никогда и никому об этом не рассказывать. Ни Дилану Бэнди, ни Оуксу Саттону, ни даже Кэтрин Герральд.

Иллюзии? Ложные представления о том, что может быть? Игра разума и света?

Что бы это ни было, Минкс просто устала, и ей требовался отдых.

Да, лучше всего будет оставить все так.

Однако ее рука снова хотела взять скорпиона.

Никогда, никогда, — лепетала Элиза Роудс из своего грязного угла в доме Дредсона. — Только не так. Мир так не закончится…

Минкс помнила, как спросила ее: «Что?», и теперь она предпочитала не знать ответ.

Разве не безумием было действительно заглянуть в будущее и увидеть, как мир развалится и заберет с собой все, что тебе было когда-то дорого? Все, что сохранила твоя память? Неужели всему суждено просто исчезнуть в огненной вспышке? Неужели мир действительно так изменится? И когда это произойдет? Возможно, тогда даже само время перестанет быть таким, каким люди понимают его сейчас.

Рука Минкс потянулась к скорпиону.

Это была смертельно опасная вещь. Минкс взяла брошь и завернула ее в коричневую ткань. Очень плотно. Чем скорее она вернет его Саттонам, тем лучше. Сама она к этой штуке больше не прикоснется. Во всяком случае, она на это надеялась. Сейчас она была молодой женщиной — энергичной, живой и стойкой. Сегодня вечером она собиралась на ужин, чтобы поесть, выпить и посмеяться в компании новых друзей, потому что она выполнила свой долг и может с гордостью доложить об этом Кэтрин Герральд. А вдобавок получить сто фунтов вознаграждения.

Минкс примирилась с собой.

Теперь она знала, куда движется ее собственный корабль. Она была хозяйкой собственного будущего, и она проживет его так, как это должен сделать любой другой человек — мгновение за мгновением. И в полной мере.

Костяная банда

Глава 1

Июль 1703 года.

Две женщины — одна белая, другая черная, одна в персиковом платье от знаменитой лондонской швеи Эвелин Крэбтри, другая в простом коричневом платье, сшитой ею же самой колониальной иглой, — сидели за столом и играли в игру, столь популярную в нью-йоркских тавернах, под названием «Джинго». Перед ними в желтом свете фонаря были разложены карты. По правую руку от белой женщины на столе покоился заряженный пистолет. Черная женщина нервно поглядывала в окно слева от себя, где осталось всего два стекла, а остальные секции были выбиты и заклеены вощеной бумагой от непогоды.

В эту ночь стихия не буйствовала… если говорить о погоде. Воздух в середине июля был теплым и душным, полная луна сияла за полупрозрачными облаками, а сквозь окна и щели между бревнами проникали звуки летнего леса Нью-Джерси: тихое жужжание насекомых, то утихающее, то нарастающее, и отдаленное уханье совы.

Когда черная женщина снова взглянула в окно, белая небрежно сказала:

— Не нужно торопиться. Все в порядке.

— Да, мэм, — отозвалась ее собеседница и сосредоточилась на своих картах.

— Я повторюсь: меня зовут Кэтрин, и я бы хотела, чтобы вы обращались ко мне именно так. Посмотрите, у вас есть бубны, целых тринадцать.

— Да, мэм… то есть, Кэтрин, — последовал неуверенный ответ. Женщина вздохнула и призналась: — Мне тяжело вас так звать.

— Не должно быть тяжело, — покачала головой Кэтрин.

— И все же это так.

— Кэтрин