Слова, что произносила Дева-Летописица над его склоненным телом, были отголосками Древнего языка, но он никак не мог уследить за всем, что она говорила.

— Поднимись сам и подними глаза свои, — произнесла Дева-Летописица в конце. — Представляю тебя твоим женщинам, которым ты станешь господином. Их тела будут служить тебе.

Он встал и увидел, как поднялся занавес, и Избранные выстроились в ряд — они были одеты в кроваво-красные мантии, сверкающие, как рубины на фоне окружающей белизны. В едином порыве, они поклонились ему.

Матерь божья… Что он натворил?

Вдруг Зи выскочил на помост и схватил его за руку. Что за… а, все в порядке. Его просто накренило в сторону. Возможно, он даже мог упасть. И наверняка со стороны это выглядело ужасно.

Голос Девы-Летописицы отражался от стен, набирая силу.

— Итак, это свершилось. — Она подняла призрачную руку и указала на храм на холме. — Теперь перейдем в комнату, и возьмешь первую среди всех остальных, как и положено мужчине.

Зэйдист вцепился ему в руку.

— Господи… брат мой…

— Прекрати, — зашипел Фьюри. — Все будет хорошо.

Он высвободился из хватки близнеца, поклонился Деве-Летописице и Рофу, и, покачиваясь, спустился по лестнице, после чего начал подниматься в гору. Трава под ногами была мягкой, и его окружал странный свет, присущий лишь Другой Стороне. Но он не приносил спокойствия. Фьюри чувствовал спиной взгляды Избранных, их голод заставил его внутренне застыть, даже сквозь туман красного дымка.

Храм на вершине холма имел римский профиль с белыми колоннами, и вершиной, увенчанной хорами. На громадных двойных дверях были две золотые ручки. Он повернул правую, толкнул и вошел внутрь.

Его тело мгновенно затвердело от аромата, что витал в воздухе: пьянящая смесь жасмина и сладких благовоний манила его, возбуждала. Так и должно было быть. Перед ним предстал белый занавес, сквозь который пробивалась сверкающая иллюминация, мерцающий свет от сотни свечей.

Он отвел занавес в сторону. И отшатнулся назад, его эрекция сразу же ослабла.

Избранная, которую ему было предназначено взять, лежала растянутая на мраморной платформе, покрытой простыней. Занавеска, опускавшаяся с потолка прямо ей на шею, закрывала ее лицо. Ее ноги были широко раздвинуты и привязаны к платформе белыми атласными лентами, как и руки. Обнаженное тело покрывала тонкая, как паутинка, ткань.

Основа ритуала была очевидна. Она была жертвенным сосудом, безликой представительницей всех Избранных. А он — хранителем того вина, что должно было заполнить ее тело. И хотя это было совершенно непростительно с его стороны, всего на долю секунды, он думал лишь о том, чтобы взять ее прямо сейчас.

Моя, — подумал он. Все законы и обычаи доказывали, что она принадлежала ему, она была его собственностью так же, как его кинжалы, его волосы. И он хотел войти в нее. Хотел кончить в нее.

Но это не произойдет. Достойная часть его преодолела инстинкты, просто задвинула их куда-то глубоко: девушка была в совершенном ужасе, тихо плакала, но как будто пыталась скрыть этот звук, кусая губы. Она дрожала, все ее тело было, словно ужасный метроном страха на высочайшей частоте ударов.

— Успокойся, — сказал он мягким голосом.

Она дернулась. Ее заколотила еще большая дрожь.

Мгновенно его накрыла злость. Ужасно, что эта бедная женщина была предоставлена ему на пользование, как животное, и хотя его в данный момент использовали таким же образом, это, по крайней мере, был его выбор: а, учитывая то, что она была связана, он сомневался, что такой выбор был предоставлен и ей.

Фьюри потянулся, схватил занавеску, которая скрывала ее лицо, и стянул ее вниз…

Срань Господня. Ее рыдания сдерживала не прокусанная губа, а кляп, голова была привязана к пологу платформы. Слезы ручейками бежали по ее лицу, покрытому красными пятнами, а мышцы шеи натянулись, как будто она кричала, но не могла издать ни звука, ее глаза вылезали из орбит от ужаса.

Он потянулся к кляпу, что закрывал ее рот, ослабил узел, снял его.

— Успокойся…

Казалось, она задыхалась и не могла произнести ни слова, и, исходя из теории, что лучше действовать, нежели разглагольствовать, он развязал крепление, связывающее ее голову с кроватью, и распутал длинные светлые волосы.

Когда он освободил ее тонкие руки, она прикрыла грудь и место, где соединялись бедра. Импульсивно, он схватил занавеску и укрыл ее тело, прежде чем освободить ноги. Затем он отступил назад, прошел через весь храм и прислонился к противоположной стене. Он решил, что так она сможет почувствовать себя в безопасности.

Опустив глаза в пол, он видел только ее: Избранная с бледной кожей и светлыми волосами, с глазами цвета нефрита. Черты ее лица были прекрасны, отчего ему вдруг вспомнились фарфоровые куклы, и пахла она жасмином. Боже, она была слишком хрупкой, чтобы подвергаться подобной пытке. Слишком достойная, чтобы выдержать половую атаку незнакомого самца.

Господи. Какой хаос.

Фьюри молчал, надеясь, что она привыкнет к его присутствию, и пытался понять, что же делать дальше.

И это, разумеется, будет не секс.

* * *

Джейн не была большой поклонницей «Звуков музыки»[137], но в данный момент, лежа в постели и наблюдая, как Ви пытается найти свою одежду, чувствовала себя Джули Эндрюс[138]. Боже, когда ты влюблен, все что хочется делать, это раскинуть руки навстречу солнцу с широкой, сочной и счастливой улыбкой во все лицо. Плюс, у нее были короткие светлые волосы, которыми можно было красиво тряхнуть. Но ей пришлось положить конец этому танцу в ледерхозене[139].

Так как существовала одна маленькая проблемка.

— Скажи мне, что ты не собираешься причинять ему боль, — попросила она, пока Ви натягивал на бедра кожаные штаны. — Пообещай, что мой босс не окажется в конечном счете со сломанными ногами.

— Ни в коем случае. — Ви надел черную рубашку, которая плотно обтянула его широкую грудь. — Я просто хочу убедиться, что он хороший мальчик, и что о снимке моего сердца все позабыли, как о страшном сне.

— Расскажешь потом, как все прошло?

Он взглянул на нее исподлобья, порочная улыбка промелькнула на его лице.

— Не доверяешь мне этого распутного ублюдка?