– Фицрой…

– Мисс Доббс, – Макфарлейн говорил вполголоса, словно опасался, что его могут подслушать, – вам необходимо срочно прибыть в Скотленд-Ярд. Машина подъедет в течение десяти минут. Вас, как всегда, доставят от дверей до дверей.

– Что-то случилось?

– Это не телефонный разговор. Объясню при встрече.

– Я вас поняла, старший суперинтендант.

Мейси нажала на отбой, еще раз бросила взгляд на каминные часы и набрала оксфордский номер телефона. Откашлялась, приготовившись говорить.

– Могу ли я оставить сообщение для профессора Гейла? – произнесла она в трубку, накручивая телефонный провод на палец. – Спасибо. Передайте, что звонила мисс Доббс. Я хотела бы встретиться с профессором, и как можно скорее. – Она повторила свою фамилию и продиктовала номер конторы на Фицрой-сквер. Совершенно ясно, что на оба звонка ответят, когда Мейси не будет на месте, и, чтобы договориться об этих двух встречах, придется созваниваться повторно – конечно, в том случае, если ее устроит долгое ожидание.

Пока полицейский автомобиль, петляя по лондонским улицам, вез Мейси в Скотленд-Ярд, она в очередной раз задавалась вопросом, зачем незнакомый человек упомянул в письме ее имя. Может быть, они все-таки знают друг друга? Может, он – один из пациентов, за которыми Мейси ухаживала, работая медсестрой в психиатрической больнице для ветеранов войны? Их было так много – больных, проводивших год за годом в палатах. Со временем их лица забывались, выцветали – точно так же, как выцветает от солнца обивка кресла, поставленного у окна. Или же она пересеклась с этим человеком, работая под началом Мориса Бланша? Ни на первый, ни на второй вопрос ответа Мейси не находила. Она по-прежнему держала в памяти всех тех, о ком заботилась в больнице, однако среди них ни один не обладал знаниями, достаточными для изготовления смертоносного оружия. По большей части это были банковские клерки, плотники, грузчики и почтальоны; они обрабатывали землю, трудились на фабриках и в портах. И хотя все сознавали губительность войны, никто из них не был столь изобретателен, как убийца заместителя министра.

– Что скажете об этом, мисс Доббс? – Макфарлейн перебросил через стол папку из манильской бумаги.

Мейси раскрыла папку и принялась читать. Старшим патологоанатомом значился Бернард Спилсбери, известный и уважаемый эксперт-криминалист. Его заключение было однозначным. «Смерть наступила в течение трех минут в результате воздействия неизвестного химического вещества». Три минуты… Не больше трех минут провела Мейси в кабинете Макфарлейна, а казалось, все тридцать. Три минуты испытывала муки восходящая звезда политического небосклона, три минуты несчастный заместитель министра чувствовал, как его плоть разъедает – что? В заключении было указано, что отравляющее вещество имело порошкообразную форму. Вероятно, убийца швырнул порошок в лицо жертве, когда та к нему повернулась. Порошок, состав которого науке неизвестен.

– Вижу, образцы вещества отправлены на дополнительный анализ.

– Да, в Университетский колледж, на факультет химии.

– Я могу получить копию заключения?

Макфарлейн пристально посмотрел на Мейси, поджав губы.

– Хотите кому-то его показать?

– Да, – кивнула Мейси. – И заключение, и образец вещества.

Макфарлейн покачал головой:

– Вы можете переписать текст заключения, но образец я вам дать не могу. Хоть это и порошок, а не газ, мы не имеем права рисковать. Ни малейшей частицы его не должно попасть в воздух Лондона.

– Уверяю вас, я буду соблюдать все меры предосторожности. Мне нужно совсем немного, всего несколько крупинок.

– Кому вы собираетесь его показывать?

– Профессору Джону Гейлу. Он ученый, преподает в Оксфорде, а также работает в Малберри-Пойнт. Он скажет, использовалось ли это вещество раньше, хотя бы в лабораторных условиях.

– Если это выплывет наружу, я лишусь места.

– Не выплывет.

Макфарлейн встал, отодвинув стул до самой стены.

– Я подумаю. А пока что навестите Кэтрин Джонс, она хотела вам что-то сказать. Ее переводят в Голуэй – дожидаться суда.

Мейси кивнула:

– Тогда мне лучше поспешить.

Кэтрин Джонс сидела за тем же столом, что и в прошлый раз. Она ясно дала понять, что будет говорить лишь наедине с Мейси, и в допросной кроме них осталась только охранница.

– Кэтрин, вы просили меня прийти?

Женщина выглядела хрупкой и выдала свое состояние нервным кивком, как будто надеялась стряхнуть тюремный кошмар и очнуться где-то в другом месте. Она обхватила себя за предплечья, топнула сперва одной ногой, потом другой.

– Что вы намеревались мне сказать?

Джонс пожала плечами:

– Не знаю, заинтересует ли это вас…

– Вы сообщили, что хотите меня видеть, и я уже заинтересована.

Кэтрин вновь нервно кивнула и принялась растирать ладонями бедра.

– Я кое-кого вспомнила. Он иногда приходил на наши собрания.

– Мужчина?

– Да. Он говорил, что необходимо действовать, что в стране слишком много безработных – дескать, когда нужно набрать армию, политики быстро вспоминают про бедняков, а как только война заканчивается, и слышать не хотят об их проблемах.

– Уверена, так считают многие. И мужчины, и женщины.

Кэтрин в упор посмотрела на Мейси, та не отвела глаз.

– Вы понятия не имеете, что такое оказаться без источника дохода, каково тем, кто каждый день обивает пороги в поисках заработка. Некоторые сидят без работы годами. Каждое утро они встают с постели и идут просить работу – каждое утро, за исключением тех дней, когда силы иссякают, и в животе от голода урчит так, будто желудок пытается переварить сам себя. Тогда остается только сон. Ты спишь и спишь, а потом встаешь и опять плетешься искать работу.

– Я знаю, – тихо произнесла Мейси.

Кэтрин поежилась от холода, вновь обняла себя за предплечья и села вполоборота к столу.

– Можете рассказать еще что-нибудь об этом человеке? Не помните его имя?

– Я думала, вам неинтересно.

– Напротив, крайне интересно.

Вздохнув, Кэтрин продолжила:

– Я запомнила его, потому что он показался мне немного… странным.

– Странным?

– Не то чтобы слабоумным, как некоторые, что посещали наши собрания, нет. Наоборот, он был очень умен. – Джонс помолчала. – Очень. Рассказывал, как воевал во Франции, описывал, что повидал. Он прямо весь трясся от волнения, когда говорил об этом. А еще упомянул, что после увольнения с последнего места больше не смог устроиться на работу.

– Он не обмолвился, где именно работал?