Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сказал, что это секрет.
– Что еще он говорил? Чем вызвал ваши подозрения?
– Он не вызвал у меня подозрений, мисс Доббс. Нет-нет, мы немного поговорили о работе – той, которой я занималась раньше, а сейчас больше не занимаюсь, потому что потеряла ее. Этот человек знал, о чем говорит, опыта у него было побольше, чем у меня.
– Так что же вас насторожило?
– Мисс Доббс, не знаю, известно ли вам, сколько трудностей приходится преодолевать, чтобы поступить в университет, тем более девушке, тем более из небогатой семьи…
Мейси сохранила непроницаемое выражение лица.
– Да, известно, особенно если речь идет об исследованиях в области естественных наук.
– Вы знаете цену?
– Да.
– Как-то он назвал себя подкидышем. «Я мог бы добиться большего в жизни, если бы не был подкидышем», – так он сказал. Это слово – «подкидыш» – показалось мне немного старомодным. Я подумала, он привирает, чтобы вызвать к себе интерес. То есть может он и воспитывался в одном из приютов Барнардо[26], но много ли мальчишек из этих заведений поступают в университеты?
– По зрелом размышлении, вы верили его рассказам?
– Честно говоря, я не знала, чему верить, а чему нет. Язык у него был подвешен хорошо, и все же он производил впечатление слегка ненормального.
– У него были какие-нибудь телесные увечья?
– Порой он подволакивал ногу, а порой хромота исчезала, но когда он хромал, было видно, что это не притворство. По-моему, он приходил просто поболтать с кем-нибудь и, как я уже говорила, посетил всего два-три собрания.
– Вы его опасались?
Кэтрин на мгновение задумалась.
– Странно, что вы об этом спросили. Я действительно его побаивалась. Во время разговора с ним казалось, будто я нахожусь в комнате с неровным полом – знаете, как в старом доме, где фундамент просел, и если бросить на пол стеклянный шарик, он покатится под уклон. Рядом с ним я словно бы не ощущала под ногами твердой почвы.
– Думаете, этого достаточно, чтобы обвинить человека?
– Пожалуй, нет, мисс Доббс. Но в последнюю нашу встречу он сказал мне, что еще до конца года поставит Лондон на колени.
– Как его звали?
– Оливер. Просто Оливер, как в «Оливере Твисте».
Выйдя из Скотленд-Ярда, Мейси посмотрела на часы. Уже перевалило за полдень. Она вкратце пересказала Макфарлейну разговор с Кэтрин Джонс, однако его реакцию можно было назвать по меньшей мере скептической.
– Оливер, черт возьми, Твист? Умереть со смеху. Если девица думает, что таким образом…
– Старший суперинтендант, я в любом случае намерена потянуть за эту ниточку. У нас слишком мало информации, и, возможно, это именно тот прорыв, в котором мы нуждаемся.
– Страттон работает по другой наводке, так что я не могу никого отрядить вам в помощь.
– Ничего страшного, даже лучше, если я буду работать самостоятельно или в паре с моим помощником.
– Звоните, если что-то потребуется.
– Хорошо.
– Завтра утром можете забрать ваш образец порошка, мисс Доббс, хотя меня за это расстреляют на месте.
– Не расстреляют, старший суперинтендант. И спасибо за доверие. Едва ли кто-то, кроме узких специалистов из особой лаборатории, сможет установить состав и свойства этого вещества, и, кажется, я знаю одного такого специалиста.
Мейси попросила водителя доставить ее в Пимлико, прямо к дому. Она пересела в «Эм-Джи» и направилась в психиатрическую больницу, рассчитывая найти там доктора Энтони Лоуренса. По пути она вновь принялась размышлять о путаных следах, оставленных человеком, готовым на убийство ради того, чтобы быть услышанным.
Мейси свернула в сторону Сити и, удаляясь от реки, поехала по Грей-Инн-роуд. Она вдруг вспомнила, как всего несколько лет назад шла этой же дорогой к Мекленбург-сквер. Тогда ее заинтересовала груда развалин на месте снесенной больницы. Больницу возвели около двухсот лет назад, и в свое время она считалась очень современной. В этом учреждении не практиковали медицину в прямом смысле и тем не менее спасали человеческие жизни. Здесь заботились о детях, от которых отказались родители; порой на крыльцо подбрасывали младенцев нескольких часов от роду. Теперь больницу закрыли, и единственное не разрушенное крыло уныло высилось на пустыре, словно символ всеобщего экономического спада. Тонкие волоски на шее Мейси приподнялись, будто бы ее кожи коснулись легкие крылышки мотылька. Она вспомнила название: «Приют для подкидышей». Расположенный среди полей и садов, изначально он давал крышу над головой детям, подобранным с улиц, тем, которые попросту могли умереть от голода и холода. Теперь этот район стал частью шумной столицы, где конные экипажи уступали место автомобилям, над землей и под землей с грохотом проносились поезда, по рельсам, дребезжа, туда-сюда ездили трамваи. Если Мейси не ошибалась, «Приют для подкидышей» не закрылся полностью, а переехал из Лондона, чтобы дети находились там, где и полагалось, – за городом.
Подкидыш. Это слово употребляли исключительно люди определенного поколения, оно относилось к эпохе, когда приют только построили, когда жизнь бедняков не стоила и ломаного гроша, а жизнь их отпрысков – тем более: еще не начавшись, она заканчивалась в сточной канаве. Подкидыш. Ребенок, брошенный с рождения, ненужный, нежеланный. Мейси мысленно прокручивала это слово. Мог ли человек, способный на убийство тысяч и тысяч, быть сиротой? И если да, каким образом он получил образование? Как кому-то из низов… Мейси одернула себя. Свидетелей этим размышлениям не было, однако щеки Мейси вспыхнули от стыда. Она ведь тоже девушка из низов, и если бы хозяйка поместья случайно не открыла ее страсть к чтению, юная служанка не получила бы ни образования, ни профессии. Ей просто повезло. Наставник Мейси, Морис Бланш, также оказывал поддержку как ей, так и другим одаренным детям из бедных семей, за что Мейси испытывала к Бланшу вечную благодарность. Однако подкидышу нужно приложить гораздо больше усилий, чтобы пробиться в жизни, и если мальчик сумел подняться наверх, его имя должно быть известным и уважаемым. Если, конечно, он не «хамелеон», не мастер маскировки. Как и сама Мейси.
Подъезжая к больнице Принцессы Виктории, Мейси плавно снизила скорость, припарковала «Эм-Джи» недалеко от главного входа, взбежала по ступенькам, распахнула дубовые двери и объяснила дежурному регистратору, зачем пришла.