«Что бы там ни было, Ньюстед и я вместе выстоим или вместе падем» (матери, 6 марта 1809 г.).

Тем не менее долги Байрона достигли такой величины, что в 1812 г. аббатство пришлось выставить на аукцион — и не один раз, потому что сделки срывались, — и только в ноябре 1817 г., когда Байрон уже переселился в Италию, Ньюстед был куплен Томасом Уайлдменом, соучеником поэта по Харроу.

…предка лорда Байрона — пятого лорда, известного миру как «Злой Байрон», — нельзя всецело винить за ущерб, причиненный имению… — Томас Мур сообщает интересные подробности из жизни Злого Лорда (цитирую пересказ Андре Моруа):

«…У него был бешеный нрав, что он всегда носил пистолеты за поясом и так отравлял существование леди Байрон, что она в конце концов сбежала из Ныостеда, а ее место в доме заняла одна из служанок, которую крестьяне прозвали леди Бетти. Под грубым владычеством леди Бетти замок пришел в запустение. Она превратила в хлев готическую часовню и заняла под конюшни несколько прекрасных залов. Что же касается Злого Лорда, то после того, как единственный сын против его воли женился на своей двоюродной сестре, он совсем удалился от людей, стал вести странную жизнь — прилагал все усилия, чтобы разорить своих наследников, платил карточные долги дубами из своего парка, срубил их на пять тысяч фунтов и почти свел этот роскошный лес. Уолпол, проезжавший в то время в этих краях, писал: "Я в восторге от Ньюстеда; вот где поистине соединились готика и изящество. Но, — прибавлял он, — нынешний лорд — сумасшедший человек: он вырубил все деревья и посадил кучу шотландских сосен, имеющих вид холопов, которых по случаю торжественного дня нарядили в старинные фамильные ливреи". Чтобы вконец разорить сына, лорд Байрон перебил в своем парке две тысячи семьсот ланей и сдал в аренду на двадцать один год за баснословно низкую цену — шестьдесят фунтов в год — поместье Рочдейл, где только что открыли залежи каменного угля.

Он развлекался, как испорченный ребенок. Открывал по ночам речные шлюзы, чтобы нанести ущерб хлопчатобумажным фабрикам; опустошал пруды своих соседей; на берегу своего озера построил два маленьких форта и спустил на воду игрушечный флот. Целыми днями он забавлялся, устраивая бои между кораблями и фортами, паля из крошечных пушек. Лорд Байрон укрывался в одном из фортов, а его камердинер Джо Меррей, растянувшись в лодке, командовал флотом. Иногда его светлость укладывался на каменном полу в кухне и устраивал на своем собственном теле скачки сверчков, подстегивая их соломинками, когда они не проявляли достаточной живости. Слуги утверждали, что сверчки знали хозяина и повиновались ему».

Уильям Байрон пережил и сына, и внука — так что наследником стал внук его брата. После смерти Злого Лорда сверчки толпой покинули Ньюстед.

…будто в обители со множеством комнат… — Парафраз Ин.14:2 — «В доме Отца Моего обителей много».

…с картиной «норманнского аббатства» в последних песнях «Дон-Жуана». —

Но ближе к делу. Лорд Амондевилл

Отправился в фамильное аббатство,

В котором архитектор проявил

Готической фантазии богатство:

Старинный монастырь построен был

Трудами католического братства

И был, как все аббатства тех времен,

Большим холмом от ветра защищен.

Но монастырь был сильно поврежден:

От гордого старинного строенья,

Свидетеля готических времен,

Остались только стены, к сожаленью.

Густым плющом увит и оплетен,

Сей мрачный свод, как темное виденье,

Напоминал о бурях прошлых дней

Непримиримой строгостью своей.

В глубокой нише были, по преданью,

Двенадцать католических святых,

Но в грозную эпоху состязанья

Кромвеля с Карлом выломали их.

Погибло в те года без покаянья

Немало кавалеров молодых

За короля, что, не умея править,

Свой трон упорно не желал оставить.

Но, случая игрою спасена,

Мария-дева с сыном в темной нише

Стояла, величава и скромна,

Всех разрушений, всех раздоров выше,

И вещего покоя тишина

Казалась там таинственней и тише;

Реликвии святыни каждый раз

Рождают в нас — молитвенный экстаз.

Огромное разбитое окно,

Как черная пробоина, зияло;

Когда-то всеми красками оно,

Как оперенье ангелов, сияло

От разноцветных стекол. Но давно

Его былая слава миновала;

Лишь ветер да сова крылами бьет

Его тяжелый темный переплет.

.

Фонтан, из серых глыб сооруженный,

Был масками украшен всех сортов.

Какие-то святые и драконы

Выбрасывали воду изо ртов,

И струи пенились неугомонно,

Дробясь на сотни мелких пузырьков,

Которые бесследно исчезали,

Как радости земные и печали.

Монастыря старинного следы

Хранило это древнее строенье.

Там были келий строгие ряды,

Часовня — всей округи украшенье;

Но в годы фанатической вражды

Здесь были перестройки, измененья

По прихоти баронов. Уж давно

Подверглось реставрации оно.

Роскошное убранство анфилад,

Картинных галерей, большого зала

Смешеньем стилей ослепляло взгляд

И знатоков немного возмущало;

Как прихотливый сказочный наряд,

Оно сердца наивные прельщало.

Когда величье поражает нас,

Правдоподобья уж не ищет глаз.

Стальных баронов весело сменяли

Ряды вельмож атласно-золотых,

И леди Мэри чопорно взирали

На светлокудрых правнучек своих,

А дальше томной грацией блистали

В уборах прихотливо-дорогих

Красавицы, которых Питер Лили

Изобразил в довольно легком стиле.

Там были судьи с пасмурным челом,

В богатстве горностаевых уборов,

Карающие словом, и жезлом,

И холодом неумолимых взоров;

Там хмурились в багете золотом

Сановники с осанкой прокуроров,

Палаты Звездной сумрачный конклав,

Не признающий вольностей и прав.

Там были генералы тех веков,

Когда свинца железо не боялось;

Там пышностью высоких париков

Мальбрука поколенье красовалось;

Щиты, ключи, жезлы, ряды штыков

Сверкали там, и скакуны, казалось,

Военной возбужденные трубой,

Скребя копытом, порывались в бой.

Но не одни фамильные титаны