«Мой лучший друг, лорд Клэр, в Риме: мы повстречались на улице, и встреча оказалась весьма чувствительной — очень трогательной с обеих сторон. Я всегда любил его больше всех мужчин мира» (Томасу Муру, 1 марта 1822 г.).

Добавлю к этому, что в Харроу Байрон и Клэр страшно ревновали друг друга к соученикам; Байрон устраивал сцены, Клэр писал отчаянные письма.

Джон Эдльстон —

«…С тех пор как я поступил в Тринити-колледж в октябре 1805 года, он был моим постоянным спутником. Поначалу мое внимание привлек его голос, выраженье лица подтвердило первое впечатление, и, наконец, манеры его навсегда привязали меня к нему. В октябре он отправляется в один торговый дом в город, и, возможно, мы не увидимся вплоть до моего совершеннолетия, и тогда я предоставлю ему выбор: или войти со мной в интерес в качестве делового партнера, или же поселиться вместе. Несомненно, в нынешнем расположении духа он бы предпочел последнее, но за оставшееся время еще может переменить свое мнение — во всяком случае, решать будет он. Я, вне всякого сомнения, люблю его больше, чем кого бы то ни было на свете, и ни время, ни расстояние нимало не повлияли на мою обычно столь переменчивую натуру… Он, несомненно, сильнее привязан ко мне, чем я к нему. Пока я был в Кембридже, мы встречались каждый день, зимой и летом, не скучали ни одно мгновенье и всякий раз расставались все с большей неохотой» (к Элизабет Бриджит Пигот, 5 июля 1807 г.).

Эдльстону посвящено раннее стихотворение Байрона «Сердолик»:

Не блеском мил мне сердолик!

Один лишь раз сверкал он, ярок,

И рдеет скромно, словно лик

Того, кто мне вручил подарок.

Но пусть смеются надо мной,

За дружбу подчинюсь злословью:

Люблю я все же дар простой

За то, что он вручен с любовью!

Тот, кто дарил, потупил взор,

Боясь, что дара не приму я,

Но я сказал, что с этих пор

Его до смерти сохраню я!

И я залог любви поднес

К очам — и луч блеснул на камне,

Как блещет он на каплях рос…

И с этих пор слеза мила мне!

.

(Пер. В. Брюсова)

Эдльстон умер в мае 1811 г.

Джон Уингфилд, соученик Байрона по Харроу, погиб в сражении. — Не в сражении:

А ты, мой друг![99]— но тщетно сердца стон

Врывается в строфу повествованья.

Когда б ты был мечом врага сражен,

Гордясь тобой, сдержал бы друг рыданья.

Но пасть бесславно, жертвой врачеванья,

Оставить память лишь в груди певца,

Привыкшей к одиночеству страданья,

Меж тем как Слава труса чтит, глупца, —

Нет, ты не заслужил подобного конца!

Всех раньше узнан, больше всех любим,

Сберегшему так мало дорогого

Сумел ты стать навеки дорогим.

«Не жди его!» — мне явь твердит сурово.

Зато во сне ты мой! Но утром снова

Душа к одру печальному летит,

О прошлом плачет и уйти готова

В тот мир, что тень скитальца приютит,

Где друг оплаканный о плачущем грустит.

(«Чайльд-Гарольд», 1, XCI–XC1I)

Еще одним прототипом лорда Коридона мог быть друг Байрона по Харроу и Кембриджу, Эдвард Ноэль Лонг, которому, как и Клэру, посвящено стихотворение в «Часах досуга».

Лонг «впоследствии поступил в гвардию… и утонул в начале 1809 г., когда плыл со своим полком в Лиссабон на транспортном судне "Сент-Джордж", получившем ночью пробоину от столкновения с другим транспортом. Мы с ним состязались в плавании — любили поездки верхом — чтение — и дружеские пирушки. Мы вместе учились в Харроу, но — там, по крайней мере, — он не отличался таким буйным нравом, как я. Я только и делал, что играл в крикет — буянил — дрался — и проказничал на все лады; а он был более усидчив и благовоспитан. В Кембридже — мы оба поступили в Тринити — я несколько притих, или он огрубел, но только мы сделались большими друзьями… Его дружба и сильная, хотя и чистая, любовь и страсть — которая тогда мной владела — составляли романтику этого самого романтического периода моей жизни… Отец Лонга написал мне, прося сочинить эпитафию на могилу сына. Я обещал — но выполнить не смог. Это был один из тех светлых людей, которые редко живут долго; а его таланты заставляют еще больше сожалеть о нем. Он был веселым спутником, но иногда его посещали странные и печальные мысли. Однажды… он рассказал мне, что накануне вечером "взял пистолет, не зная, заряжен ли он, и выстрелил себе в голову, предоставив случаю решить, была ли там пуля". Письмо, которое он написал мне при поступлении в гвардию, было грустным, как только могло быть в подобном случае. Но обычно он не обнаруживал этого и был приветлив и ласков; а вместе с тем необыкновенно умел видеть смешное. Оба мы очень любили Харроу и иногда вместе ездили туда из Лондона, чтобы освежить наши школьные воспоминания» (дневник, 12 января 1821 г.).

…«сверх всяких алчных грез»… — Крылатые слова Сэмюеля Джонсона; впрочем, первым их употребил драматург Эдвард Мур (1712–1757) в пьесе «Игрок» (1753).

…«прихотливой светотени»… — Из стихотворения Джона Мильтона «L'Allegro» («Веселый», ок. 1632): «Там пляшут под ребек селяне / В тенистой роще на поляне…» (пер. Ю. Корнеева).

…«что так прекрасно в женщине»… — «Король Лир», акт V, сц. 3 (пер. Б. Пастернака).

«Любовь питают музыкой: играйте»… — «Двенадцатая ночь», акт I, сц. 1 (пер. М. Лозинского).

Увлеклись и Ловлей Рыбы — бессмысленнейшим из занятий… —

Ах, если б Уолтон, злобный старичок,

Форелью сам был пойман на крючок! —

восклицает поэт в «Дон-Жуане» (13, CVI): Исаак Уолтон (1593–1683) в 1653 г. опубликовал сочинение «Искусный удильщик, или Досуг созерцателя». В примечании Байрон поясняет:

«По крайней мере, это научило бы его гуманности. Этот сентиментальный дикарь, которого романисты цитируют, чтобы показать свою симпатию к невинным развлечениям и старым песням, учит, как, эксперимента ради, зашивать лягушек и ломать им лапки, — не говоря уже об искусстве рыболовства, самом жестоком, хладнокровном и глупом из всех видов спорта. Пусть поклонники его толкуют о красотах природы, но рыболов помышляет только о вкусном рыбном блюде; у него нет времени оторвать глаз от реки, и один-единственный клев для него дороже, чем все пейзажи. К тому же некоторые рыбы лучше клюют в дождливый день. Охота на кита, акулу, тунца представляет некоторую опасность и потому как-то благороднее; даже ловля рыбы сетями и проч. — и то гуманнее и полезнее. Но уженье! — ни один удильщик не может быть хорошим человеком».