Резкий удар отбрасывает от двери…

Кто-то садится мне на спину, хватает за волосы и бьет головой об пол…

Хорошо, что повалили на ковер, не так больно…

Господи, как же от них воняет мочой и водочным перегаром! Задыхаюсь…

Почему они носят такие тяжелые зимние ботинки? Весна же…

И какой мерзкий, прокуренно-спитой голос:

– Побольше пиши в своей ё***ной газетенке! Запомни, сука, мы вернемся, если что!

Все будто в тумане. Ничего не вижу. И не слышу. Какие-то обрывистые звуки – удаляющийся топот тяжелых ботинок, стук захлопнутой входной двери, судорожный старт допотопного лифта. И противный монотонный звон в ушах. А в голове единственная мысль: как хорошо, что дочери не было дома! Как было бы стыдно – папу шпана отлупила…

До вечера отлеживаюсь на диване. Не так больно костям, как мерзко душе. Время от времени накатывает неконтролируемая злоба: ну, Саня, погоди, отомщу! И самому становится смешно от этой мысли. Представляю, будто ранним утром (или поздним вечером) подкарауливаю двухметрового бугая возле Спасских ворот и луплю его до тех пор, покуда не захлюпает носом и не запросит пощады. Или еще лучше сюжет – останавливаю ельцинский кортеж на Рублевке, вытаскиваю из машины любимого охранника и луплю ногами по ребрам (надо будет где-то раздобыть ботинки потяжелее).

Да-а…

Но и делать вид, что ничего не произошло – себя не уважать. Поднимаю трубку и набираю домашний номер Виноградова:

– Володя, это я.

– Погоди, я тебе позже из автомата перезвоню.

Позже – это следующим утром.

– У меня есть одна возможность отомстить – написать обо всем в газете.

– Что ж, это по-мужски. Но у меня условие – не упоминать моего имени.

– Боишься?

– Не говори ерунды! Просто Коржаков знает, с кем из его сотрудников я в тот день встречался. Тебе рассказать, что с этим офицером после сделают?

– Извини, сморозил глупость.

Сказать-то про заметку я сказал, а вот кто ее опубликует, об этом не подумал. А ведь ее, пожалуй, никто не захочет публиковать. Во-первых, у меня нет никаких доказательств, а дело пахнет судебным иском. А во-вторых, кому охота навлекать на себя гнев царских опричников? Никому. Разве что Дима Муратов, по старой дружбе, согласится подставить по удар свою новорожденную «Новую ежедневную газету». Он парень отчаянный.

…Сегодня вышла моя заметка про нападение с именами главных героев – Ельцина, Коржакова, Рагозина. И несколькими безымянными персонажами – милицейского начальника с «трех вокзалов» и троицей его подопечных алкашей. Но имени Виноградова в ней нет, и ни слова о том, что я был заранее предупрежден.

Не скажу, что заметка моя произвела всеобщий фурор, но все-таки не прошла незамеченной. О ней говорят, ее цитируют, меня даже хвалят. Не все, но многие. А Кремль молчит. Никакой реакции. Затаился и выжидает. Но я уже не Плейшнер, опьяненный свободой и забывший о подстерегающей его опасности. Уже осознал, что для этой братии нет ни Закона, ни моральных преград. Политические беспредельщики. Поэтому настороже.

Сейчас такое кажется невероятным. Не сомневаюсь, что кто-то, прочитав эти откровения, возмущенно воскликнет: не может быть! А потому сошлюсь на человека, сменившего меня на посту пресс-секретаря президента Ельцина – на Вячеслава Костикова. Мы никогда не были близкими друзьями и встречались раза два-три, да и то на записях телепрограмм, когда нет возможности о чем-то поговорить. Так что нас нельзя заподозрить в каком-то сговоре.

Так вот, Костиков оказался в ситуации, чем-то схожей с моей – Коржаков устроил ему допрос с пристрастием насчет будущих творческих планов. И более всего его интересовало: а не собирает ли пресс-секретарь материал для будущих сенсационных воспоминаний о президенте и его окружении?

– Имей в виду, для нас важно, что ты сейчас скажешь!

Далее цитата из интервью Вячеслава Костикова, датированного 1997 годом:

«У меня не было иллюзий относительно того, как интерпретировать его слова. Это была форма предупреждения. Незадолго до этого разговора в прессе появилось сообщение о том, что неизвестные ворвались в квартиру прежнего пресс-секретаря президента Павла Вощанова и избили его. В последующем интервью П. Вощанов фактически прямо сказал, чьих это рук дело и на что ему «намекали». Намекали на то, что он стал слишком разговорчив. На втором этаже Кремля, где размещалась Служба безопасности президента, в сущности, и не скрывали, что «дали по ушам Вощанову, чтобы он не вспоминал ненужных эпизодов». Меня более всего это тогда и поразило – не столько насилие по отношению к слишком разговорчивому противнику, сколько то, что не считали нужным скрывать это. Значит, уверены в своей безнаказанности. Значит, заинтересованы, чтобы создавать атмосферу страха».

Часть третья

Несколько столичных газет вышли со странными и, на мой взгляд, довольно провокационными заголовками – «Кому выгодно убийство бывшего пресс-секретаря?», «Павел Вощанов приговорен к избиению», «Вощанова не добили». Хорошо, что мои ближайшие родственники не особо охочи до чтения прессы. Иначе испереживались бы, да и меня издергали своими расспросами. Но друзья волнуются. И не стану скрывать, это радует и успокаивает. Не все так безнадежно, когда есть на кого опереться.

То, что мне по нескольку раз в день звонит Ряшенцев и требует, чтоб я незамедлительно летел к нему в Будапешт – это не удивляет. И то, что из Питера постоянно названивает Виктор Югин, предлагая пожить у него на Шпалерной – «Комната сына в твоем распоряжении!» – это тоже вполне ожидаемо. Даже то, что болгарин Венцель Райчев шлет мне приветы от своего президента и уговаривает принять предложение Желю Желева отдохнуть на какой-то вилле в горах неподалеку от Софии – и это в порядке вещей. А как еще должно быть между старыми и добрыми товарищами?! Но вот сегодняшний звонок Раисы Максимовны Горбачевой удивил безмерно. Вот уж чей голос никак не ожидал услышать!

– Ты как себя чувствуешь, мой друг? Хочу назначить тебе свидание. Завтра Валентин Иванович Толстых в Доме кино проводит очередное заседание своего интеллектуального клуба «Свободное слово». Ты ведь знаешь об этом клубе, да? Так вот, приходи часам к шести. Хочу посмотреть на побитого Вощанова. Придешь?

– Непременно!

– Вот и хорошо. Там и поговорим.

…Раиса Максимовна осматривает меня почти как врач в травмопункте:

– Голова не болит? А зрение как? Хуже не стало? Не подташнивает? Знаешь, при сотрясении мозга такое бывает.

– Нет, Раиса Максимовна, у меня никакого сотрясения. Все нормально. Ребра только немного побаливают.

– Тогда тебе мое лекарство не повредит, – Раиса Максимовна хитро осматривается по сторонам и достает из портфеля, больше похожего на сумку, полулитровую бутылку «Стрижамента», горькой 40-градусной настойки со Ставрополья. – Я тут на родине погостила…