Итак, как добраться до Грозного мы придумали. Но как договориться о встрече с Дудаевым, если у нас нет контактов ни с кем из его близкого окружения? Единственно возможный вариант – тот, что подсказал старик Аджубей. Нужно действовать через Гамсахурдиа. Но связь с беглым экс-президентом возможно установить только через бывшего вице-премьера Грузии Гурама Абсандзе. Сейчас его семья постоянно живет в Москве, но самого застать дома очень непросто, все время в разъездах.

К счастью, на этот раз наш грузинский друг оказывается на месте. Договариваться с ним о встрече и просто, и не просто. С одной стороны, он готов встречаться по первому зову. Но, с другой, лучшим местом для встречи и серьезного разговора считает какое-нибудь заведение, которым непременно владеет кто-то из близких ему земляков. Это может быть ресторан, кафе, столовая и даже строительный вагончик, переоборудованный под нужды крохотного общепита. Такова хлебосольная сущность этого человека. Грузин, он и в России грузин. Вот и на сей раз остается верен своему неизменному правилу: какой может быть умный разговор, если стол не накрыт?!

– Гурам, дело срочное и очень серьезное.

– Слушай, а я что предлагаю, да?! Встретимся в очень интересном месте, на природе! У одного очень хорошего человека! Сначала будет немного хлэб-сол, потом серьезные разговоры.

Когда дело касается «хлэб-сол», спорить с Гурамом бесполезно, и я сдаюсь:

– А что это за место? Далеко от города?

– Рядом с Дмитровым. Институт рыбоводства. Там людей совсем нет, одна рыба, а она слышит, но не болтает.

То, что она не болтает, это очень даже кстати.

…Итак, 17 марта 1993 года. Вылетаем в Элисту из аэропорта Быково. Даже по нынешним временам всеобщего разора он выглядит убого – тесный, душный, замызганный, с буфетом, от которого за версту несет несвежими продуктами. Мы с Веденяпиным уже волнуемся: договорились встретиться с Гурамом за полтора часа до отлета, а его все нет и нет. Он появляется, когда до посадки остается чуть более получаса. И как всегда, его провожает свита соратников по борьбе. Стоя у входа, он с жаром, почти крича, отдает им какие-то распоряжения, а нам показывает рукой на буфет: мол, идите туда, сейчас подойду.

Гурам смотрит на пышногрудую буфетчицу в мохнатой мохеровой шапке и белом халате, одетом поверх пальто, не то ласково, не то свирепо: дэвишка!

– Слушаю! Что желаете?

– Мы с друзьями боимся летать!

– Не летайте!

– Э-э, зачем так говоришь? Такая хорошенькая!

Тетка бубнит что-то насчет мужиков, которые, если им приспичило выпить, чего только не наплетут и не наобещают. Но чувствуется, подобрела.

– Нам немного шампанского…

– Шампанского нет!

– Перед полетом, для храбрости, – Гурам величественной горой Эльбрус нависает над буфетной стойкой. – Отблагодарю.

В глазах буфетчицы появляются проблески сострадательного понимания:

– Сколько?

– Три бутылки. Но холодного!

В том, что касается гражданской авиации, у Гурама есть две серьезные проблемы. Первая – из-за своих некондиционных габаритов (весит больше сотни кило!) он вынужден приобретать для себя не один, а два билета, поскольку в стандартное кресло не умещается при всем своем желании. Вторая проблема – его всегда задерживают при досмотре на спецконтроле. Вот и сейчас зазвенел так, будто одет в стальные доспехи средневекового рыцаря. Милиционер смотрит на него с подозрением: «Ремень? Часы? Мелочь? Сигареты? Выкладывайте все!». Абсандзе возвращается на исходную позицию, роется в карманах и, найдя затерявшуюся в кармане монетку, проходит через дугу металлоискателя. И опять звон. Так повторяется раза три или четыре. Повторилось бы и пятый, но разгневанный экс-министр вдруг вспоминает о том, что в его теле сидит пять пуль, которые врачи так и не решились извлечь. Он получил их чуть более года назад в Тбилиси во время вооруженных столкновений с восставшими против Гамсахурдиа сторонниками Шеварднадзе.

– Слушай, объясни ему! – Гурам смотрит на Веденяпина почти с мольбой, и, потеряв самообладание, переходит на менгрельский акцент. – Я сэчас нэ знаю, что сдэлаю!

Веденяпин терпеливо объясняет стражу авиационной безопасности, что в теле нашего большого друга засело десять пуль (на всякий случай, Паша решил увеличить их количество, поскольку Гурам слишком уж надрывно звенел). Его можно раздеть хоть до трусов – аппарат все равно будет показывать присутствие металла. Милиционер смотрит на Гурама с сочувствием:

– И где ж его так? В Афгане?

Паша горестно кивает: «Под Кандагаром!», и мы идем на погрузку.

Наспех выпитое шампанское оказалось нелишним – давно не ремонтированный ЯК, выработавший все положенные ему ресурсы, вел себя так, будто ему до смерти надоело летать и он, в отместку измучившим его пилотам, решил рассыпаться прямо в воздухе. Почему-то в этот момент мне вспоминается история с падением самолета под испанской Кордобой, в которой Ельцин, тогда еще депутат Верховного Совета СССР, получил серьезную травму. Я не был ее непосредственным участником, потому что в ту поездку меня не взяли. Знаю ее по рассказам двух очевидцев – Льва Суханова и Виктора Ярошенко. Как говорится, показания свидетелей сходятся.

…В ту апрельскую поездку 1990 года они отправились втроем (Ельцин, Суханов, Ярошенко) плюс переводчик. Цель – презентовать испанскому читателю ельцинскую «Исповедь на заданную тему». Прилетели в Кордобу и провели две встречи. На каждой присутствовало не более двадцати человек. Ельцин в бешенстве: «Может, мне еще и по квартирам пойти про книжку домохозяйкам рассказывать?!». Суханов успокаивает: в Барселоне будут полные залы, это же почти столица!

Маленький частный самолетик на шесть пассажиров разбегается как старичок, страдающий артритом коленных суставов. Кажется, не взлетит, но взлетел. Правда, на этом тревоги не кончились. В воздухе он повел себя еще хуже – повторял траекторию полета потерявшей ориентацию ласточки. Его бросало из стороны в сторону, и крылья то и дело становились почти вертикально земле.

Минут через десять после взлета из кабины вышел пилот и бесстрастным голосом водителя обесточенного троллейбуса объявил пассажирам:

– У нас маленькая проблема – вышла из строя навигационная система.

– Как?!

– Мы уже несколько раз говорили хозяину, что ее надо менять, но… – по лицам пассажиров пилот понимает, что им не интересны его объяснения. – До Барселоны засветло не долечу. Пока солнце не село и видно посадочную полосу, вернусь в Кордобу. Мне очень жаль, но…

Ярошенко, который буквально несколько дней назад связал себя узами законного брака и, можно сказать, еще даже не успел вкусить всех прелестей своего нового положения, обеспокоенно интересуется:

– А в Кордобе вы увидите полосу?

Пилот смотрит на него так, будто тот поинтересовался законностью испанского статуса Каталонии – с полупрезрительным удивлением: