Господи, если бы у меня были ответы на все вопросы, я давным-давно открыла бы тебе свою душу. Но ответов у меня нет. И никогда не было. Вот потому-то я так больно ранила тебя своей дурацкой затеей с шантажом. И один только Бог знает, как горько сожалею о своем поступке.

Все началось задолго до того, как ты стал потихоньку понимать, что происходит. Я знала, что моя затея плохо кончится, уже тогда, когда звонила Джи-Джи из Нового Орлеана. Но не смогла заставить себя объясниться с ним и рассказать, что натворила. Мне было слишком стыдно.

Но с другой стороны, мы ведь были так счастливы вместе! Те последние недели в Новом Орлеане были самыми лучшими! А потому мне казалось, что игра стоила свеч. Мне казалось, что ты сумел преодолеть душевный разлад и выиграть битву с самим собой. И тогда я сказала себе, что мой план спас нас обоих.

Да уж, ничего не скажешь, веселенькая история! Настоящая бомба, как выразились Джи-Джи и Олли Бун. Но я уже говорила, что это не моя история. Авторские права принадлежат взрослым. И теперь ты один из них. И никакой суд мне не поможет. Когда-то побег был единственным выходом для меня. Побег и теперь остается для меня единственным выходом.

И ты должен меня понять. И ты должен меня простить. Ведь и у тебя была своя история, которую ты так долго хранил в тайне, поскольку история та принадлежала не только тебе.

Не хочу тебя обидеть, но, по-моему, у тебя тоже есть своя тайна. Ты держишь в секрете скорее не то, что написал за свою мать несколько последних романов, а то, почему так упорно отказывался писать романы после ее смерти. Она ведь не только оставила тебе свое имя и свою последнюю волю. Джереми, она просила тебя дать ей вечную жизнь, а ты почему-то отказался исполнить ее желание! И сам прекрасно знаешь, что это правда.

И тогда, терзаемый чувством вины, ты в страхе бежал, оставив ее дом как надгробный памятник былых времен и не тронув ни единой ее вещи. Однако тебе не удалось далеко убежать. Тот дом был на каждой картинке каждой твоей книжки. Но ты рисовал не только ее дом. Ты рисовал собственный призрак, который, объятый ужасом, бежит по дому и изо всех сил пытается освободиться от матери, тянущей к нему свои мертвые руки.

Но даже если я и права, ты уже выбрался из старого дома. Ты создал образ человека, скидывающего оковы. Ты не побоялся приоткрыть передо мной потайную дверцу. Ты впустил меня не только в свое сердце, но и в свой внутренний мир и в свои картины.

Ты дал мне больше, чем я когда-нибудь смогу дать тебе. Ты сделал меня символом своей битвы, и ты обязательно выиграешь эту битву, что бы ты теперь обо мне ни думал.

Но разве ты не можешь простить меня за то, что я хранила секреты своей мамы? Разве ты не можешь простить меня за то, что я заблудилась в собственном темном доме и не в силах найти выход? Я не создала произведения искусства, способного стать моим пропуском на волю. После того как «Конец игры» стал разменной монетой в большой игре, я тоже стала призраком, бесплотной тенью по сравнению с образами, которые рождаются под твоей кистью.

Но обещаю, это не навсегда. Сейчас я в двух тысячах миль от тебя, в мире, который знаю и понимаю, и мы с тобой больше никогда не увидимся. Но со мной все будет в порядке. Я не повторю больше прошлых ошибок. Я не буду больше жить на обочине. Я использую те деньги, что ты мне дал, и стану терпеливо ждать, когда придет мое время и никто не сможет причинить мне зло, а я больше не буду источником проблем для тех, кого люблю. И тогда я верну свое имя Белинда. Я соберу все осколки и постараюсь стать кем-то, а не просто чьей-то девушкой. Я постараюсь стать похожей на тебя и на Сьюзен. Я тоже буду создавать нетленные вещи.

Но, Джереми, я хочу задать тебе самый важный вопрос. Что же будет с картинами?

Я так страстно хотела, чтобы ты их выставил, что, должно быть, надоела тебе своими приставаниями. И все же послушай меня внимательно!

Будь честен по отношению к своим полотнам! Как бы сильно ты ни презирал меня, будь честен по отношению к проделанной работе. Это твои картины, которые раскроются до конца только тогда, когда ты будешь готов, так же как и правда о том, что произошло с тобой и со мной.

И еще я хочу сказать тебе, что ради меня ты не обязан ни хранить молчание, ни соблюдать секретность. Когда придет время и ты созреешь для окончательного решения, никто и ничто не должно стоять у тебя на пути. Используй свою силу, как велел мне в свое время Олли Бун. Ты сумел превратить все произошедшее между нами в произведение искусства. И ты имеешь полное право использовать правду по своему усмотрению.

Никакая сила в мире не заставит меня причинить тебе боль. Здесь ты можешь быть абсолютно уверен.

Этот год, следующий год, еще через год — когда бы ты ни решился сделать свой шаг, — ты можешь рассчитывать на мою преданность. Ты же знаешь, какой сдержанной я могу быть!

Уехав из Нового Орлеана, я сказала себе, что больше не люблю тебя. Я видела ненависть в твоих глазах и полагала, что тоже ненавижу тебя. Я полагала, что в конце письма обязательно скажу, что ненавижу тебя еще больше, так как ты заставил меня открыть тебе свои тайны.

Но знаешь, Джереми, я люблю тебя. И всегда буду любить. Такая любовь бывает только раз в жизни, и она такой и была, а твои картины сделали ее бессмертной. Святое причастие, Джереми. Ты дал нам обоим — мне и тебе — вечную жизнь.

Идет дождь. Бесконечные полосы косого дождя. Дождь с такой силой бьет по жалюзи, что те прогибаются, и вода заливает потемневшие деревянные полы, огибая полозья кресел-качалок и просачиваясь в комнату. И вот уже черная лужа потихоньку растекается по цветочному полю восточных ковров. На первом этаже вроде бы чьи-то голоса. Нет, послышалось.

Я лежал в постели, на столике возле меня стояла бутылка шотландского виски. Рядом с телефоном. Я не просыхал с тех пор, как от меня уехал Райнголд, с тех пор, как закончил новую картину из серии «Художник и натурщица». И собирался пить вплоть до субботы. А затем снова примусь за работу. Суббота — крайний срок, чтобы положить конец этому безумию. А пока только виски. И дождь.

Время от времени ко мне заходила мисс Энни. Она приносила мне сок и печенье. «Поешьте, мистер Уокер». Вспышка молнии и оглушающие раскаты грома. А затем где-то вдалеке, как эхо, прогромыхал старый трамвай. Вода затекла под обои в верхнем левом углу. Но картинам пока ничего не грозило. По крайней мере, согласно заверениям мисс Энни.

Кажется, кто-то ходит по дому. Нет, просто скрипят старые доски. Надеюсь, мисс Энни не вызовет доктора. Она не посмеет так со мной поступить.

Я был в полном порядке, пока почти не закончил последнюю картину из серии «Художник и натурщица». Они запечатлены в момент отчаянной потасовки: он бьет ее наотмашь, она падает навзничь. А потом я принялся сам себя обманывать — один стаканчик, два, три… Какая разница, ведь остался один только задний фон. И телефон больше не звонил. Он теперь работал исключительно в одну сторону. Я звонил Марти, Сьюзен, Джи-Джи с одной отчаянной просьбой — найти ее! Моя бывшая жена Селия заметила по данному поводу: «Джереми, это просто ужасно. Не вздумай никому рассказывать!»