У Гурьева близ Астрахани, потерпев сокрушительный удар от красных, в январе 1920 года Толстов вышел с остатками армии в поход протяженностью 1200 километров вдоль восточного берега Каспийского моря. За месяц похода до форта Александровск по безлюдной пустыне, при ветрах и морозе до минус 30 градусов, из пятнадцати тысяч казаков дошли лишь две тысячи, а остальные были убиты в боях с красными и умерли от холода и голода. К этому времени стало понятно, что белое движение потерпело крах.

Форт Александровск, по воспоминаниям Масянова, представлял собой небольшую крепость, построенную когда-то русскими как базу для покорения Туркестана. Весь берег полуострова Мангышлак очень высокий и оканчивается у моря обрывом, и только в одном месте берега как бы расходятся, давая путь к морю, а выдвинувшаяся от форта песчаная коса образует небольшую бухту. В нескольких километрах от форта располагался рыбацкий поселок, называемый Николаевской станицей. Это название происходило от когда-то поселенных здесь оренбургских казаков, которых к тому времени уже и след простыл, а в поселке проживали лишь оседлые киргизы и туркмены.

— Вот в такое место и докатились уцелевшие остатки Уральской армии, а с ними и мой дед, — грустно проговорил Денис.

Они выпили еще виски, закусили, и Денис продолжил свой рассказ.

— Атаман Толстов собрал малый круг казаков, — проговорил он, — где было принято решение срочно эвакуировать в Баку казаков, других гражданских лиц и казацкое серебро, которое на тот момент составляло тридцать ящиков, набитых серебряными рублями царской чеканки, а это около тонны серебра высочайшей пробы. Казакам удалось связаться с Баку, где также складывалась тяжелая ситуация, и через неделю в форт Александровск прибыли два крейсера «Опыт» и «Милютин». Капитаны этих крейсеров сразу же заявили, что вначале будут грузить ящики с серебром, а потом казаков. У Толстова выхода не было, и он согласился. Не успели начать погрузку ящиков, как на горизонте появились корабли красных, которые выпустили по форту несколько снарядов. Успев погрузить двадцать ящиков, пароходы быстро отчалили от берега, не взяв с собой ни одного казака. Дальнейшие события разворачивались быстро. По радио красные приказали казакам сдаться, обещая сохранить им жизнь. Раздавшиеся выстрелы орудий и пулеметов, а также наступившая ночь испугали казаков, перенесших жестокую Гражданскую войну и ужасы зимнего похода. Они потеряли стремление к сопротивлению, и часть казаков сдалась. Но не все приняли такое решение, атаман Толстов с группой казаков решил пробиваться в сторону Персии. Толстов вызвал к себе моего деда, — продолжал рассказывать Денис, — и сказал, что положение критическое, и есть реальная возможность потерять оставшуюся часть серебра. Он сказал, что необходимо погрузить ящики на подводы, вывезти их из форта в сторону рыбацкого поселка и зафрахтовать какой-нибудь рыбацкий баркас до Астрахани, где передать груз атаману Колосовско-му. Толстов приказал казначею выдать деду серебряных монет, написал записку атаману Колосовскому и передал ее деду.

Погрузив на две подводы ящики с серебром, дед в сопровождении десяти казаков отправился в сторону рыбацкого поселка. Двигались с предельной осторожностью, опасаясь встречи с красными отрядами: местность вокруг была открытая, шел сильный дождь, и видимость была очень плохой. Дед вперед выслал разведку из двух казаков, необходимо было узнать, кто находится в поселке. Через полчаса разведка доложила, что в поселке лишь киргизы, у которых имеется небольшая рыбацкая шаланда. Подъехав к поселку, Горин быстро договорился с киргизами по перевозке, и, погрузив туда ящики, шаланда отчалила от берега в сторону Астрахани.

Плыли с предельной осторожностью вдоль берега моря, и через день показалась небольшая бухта у селения Средний Солонец. Хозяин шаланды снизил ход, и она тихонько вошла в бухту.

— Ну а потом, — продолжал Денис, — деда чем-то тяжелым ударили по голове, и когда он очнулся, то увидел перед собой человека в кожанке. Он внимательно рассматривал деда, у которого были связаны руки за спиной, и, увидев, что тот очнулся, сказал:

— Ну вот, господин Горин, приехали в Астрахань, а Колосов-ского мы уже выбили оттуда, и он бежал в сторону Кавказа, так что теперь ящики поедут в Москву. А если бы не депеша самого Троцкого, в котором тебя приказано доставить также в Москву, то лежал бы ты вместе со своими казачками на дне морском. Я даже тебя допрашивать не буду, и так все ясно из письма Толстова, кто ты и куда направлялся.

Человек в кожанке вернул деду по его просьбе блокнот, в котором ничего крамольного, по его словам, не нашел, и, рассматривая в руках кортик деда, удалился в сторону пристани.

— Потом деда везли на подводе, пока не показалась широкая река, и они подъехали к пристани, у которой стоял небольшой речной пароход. Погрузив ящики на пароход, командир отряда подвел деда к трапу и с двумя солдатами сопроводил его в тесный трюм, где открыл дверь в маленькую каюту и, оставив деда, захлопнул дверь.

Тесное помещение два метра в длину и два в ширину было приспособлено для каких-то хозяйственных нужд на пароходе. На полу валялась небольшая циновка, а единственным выходом в мир был небольшой круглый иллюминатор, из которого пробивался луч солнца.

Часа через два дверь каюты открылась, и вошел охранник, неся кружку с водой.

— Спасибо, — сказал Горин и залпом выпил воду, так как в горле совсем пересохло.

— К вечеру принесу еще воды и хлеба, — сказал он и вышел из каюты.

Федор Иванович присел на циновку и грустно посмотрел на окошко; лучей солнца уже не было, и от этого становилось совсем тяжело.

«Вот, видимо, и конец пришел, — подумал он, — не сегодня-завтра расстреляют, и никто не узнает как, закончился жизненный путь раба грешного Горина».

К вечеру в каюте стало темно и холодно, подняв воротник пиджака, Федор Иванович прислонился головой к небольшой тумбочке и старался уснуть, отгоняя от себя всякие нехорошие мысли.

Через какое-то время дверь открылась, и снова вошел охранник с кружкой воды и куском хлеба.

— Покушай, ваше благородь, — небрежно бросил он.

— Спасибо, — ответил Горин, — как тебя величать, солдат?

— Не положено говорить с тобой, — ответил солдат и направился в коридор.

— Да постой, куда мы хоть едем? — спросил Федор Иванович.

— Не положено, — монотонно ответил солдат.

— Да что ты все «не положено», да «не положено», скажи хоть еще что-нибудь, а то я целый день человеческой речи не слышал, — проговорил Горин.

— Не положено, — ответил солдат и вышел из каюты.

На следующий день Горина разбудил тот же солдат, который принес кружку с водой и кусок хлеба.

— Откуда ты родом, солдат? — спросил он.

— Не положено, — монотонно ответил солдат, — ты, ваше благородь, не нарывайся на неприятности и молчи.

— Да какой я тебе «благородь», — иронично произнес Горин, — я сам из рабочих.