— Я американский гражданин — это провокация…

В этот момент уже подъехали машины из отделения милиции и, погрузив задержанных, уехали. Кудрин подошел к яме и увидел торчащий из земли торец железного ящика. Когда они с Абрамовым достали его, то они увидели, что он был небольшого размера. С трудом открыв ящик, они увидели перед собой длинный предмет, завернутый в истлевшую холщовую материю. Убрали материю, и перед ними, играя в лучах восходящего солнца, показался морской офицерский кортик с серебряным эфесом, на котором была видна хорошо сохранившаяся гравировка: «Федору Горину с благодарностью от Колчака».

Уже через три часа Кудрин подробно докладывал генералу о результатах проведенной операции, а в завершение своего доклада добавил:

— Наши сотрудники прошли с металлоискателем в том месте, где был зарыт ящик с кортиком, но ничего не обнаружили…

— Ну, это дело уже не наше, — сказал Иван Андреевич, — мы не занимаемся поисками сокровищ, пусть профессионалы этим займутся. Судя по находке, однако, можно предположить, что Горин зарыл эти ящики именно где-то в районе Коломенского.

— В том и дело, товарищ генерал, — проговорил Кудрин, — ведь записки Федора Горина и обрываются на том месте, где он пишет об этом селе.

— Ну хорошо, а что там с этим американцем? — спросил Комов.

— Да ничего особенного, когда ему в отделении милиции рассказали, кто такой Никифор, а также о возможной участи его самого в случае обнаружения находки, он чуть не заплакал и сказал, что все понял. Пришлось отпустить этого Шихмана, но на всякий случай ему сказали, что все было зафиксировано фотосъемкой. Ну а Никифором и его братками уже занимаются следователи районного управления.

— Ну что же, Евгений Сергеевич, — сказал генерал, — хочу выразить тебе искреннюю благодарность за работу, ты как всегда был на высоте, и очень жалко, что так рано выходишь на пенсию. Может, передумаешь, ведь приказ еще лежит на подписи?..

— Да нет, Иван Андреевич, я все уже для себя решил, — ответил Кудрин, — но у меня есть к вам одна просьба…

— Я постараюсь выполнить для тебя, если это будет в моих силах, — ответил генерал.

— Иван Андреевич, — медленно начал говорить Кудрин, — я хотел, чтобы этот найденный кортик был передан его законному наследнику — Денису Горину. Это очень ценная вещь для него не потому, что эфес кортика покрыт серебром, а как память о своем дедушке. Денис ведь очень богат, и я уверен, что для него кортик не представляет никакого коммерческого интереса.

— Я подумаю над этим, — произнес генерал, — нужно посоветоваться с руководством, ведь необходимо будет выходить на наш МИД.

— Очень вас прошу, Иван Андреевич, — повторил Кудрин.

— Я постараюсь сделать все возможное, — сказал, прощаясь, генерал.

Из кабинета Комова Евгений Сергеевич уходил в приподнятом настроении и, несмотря на бессонную ночь и усталость, он чувствовал необычайный прилив сил от того, что частично выполнил просьбу друга, хотя и не нашел спрятанного серебра.

Прошел месяц, и Евгений Сергеевич копался на даче, как положено настоящему пенсионеру, зазвонил мобильный телефон, и он услышал голос генерала Комова.

— Привет пенсионерам, — проговорил Комов, — ну как дела на вольных хлебах?..

— Да ничего, привыкаю, — ответил Кудрин.

— Ты можешь ко мне завтра зайти часиков к десяти утра? — спросил генерал.

— А по какому вопросу? — спросил Кудрин.

— Да по поводу твоего американского друга, — ответил Комов.

— Хорошо, зайду, — ответил Кудрин и положил трубку мобильного телефона.

На следующий день Евгений Сергеевич уже шел до боли знакомым коридором управления и, подойдя к приемной генерала Комова, на минуту остановился. Сколько раз за годы службы ему приходилось здесь бывать — и, улыбнувшись, открыл дверь приемной.

Генерал сидел за столом и, увидев Кудрина, встал со стула и направился к вошедшему.

Они присели за стол напротив друг друга, и Комов посмотрел на Кудрина с открытой улыбкой.

— Я тебе, Евгений Сергеевич, должен сказать, что твое пожелание выполнено, — начал разговор генерал, — но работники нашего посольства нашли твоего друга в больнице. За неделю до их прихода Горин ехал на своем автомобиле и, не справившись на вираже, въехал в бетонную стенку. Состояние было критическим, но когда наши товарищи пришли в больницу, он еще мог разговаривать и внятно объясняться. Ему передали кортик его деда, он прижал его к груди и заплакал. Потом он просил передать тебе его письмо, и на этом разговор закончился. А через день твой друг скончался, и местный нотариус передал работникам нашего посольства последнюю волю из его завещания.

С этими словами генерал подошел к шкафу и вынул из него длинный предмет, в котором Кудрин сразу же узнал банджо: кожаный чехол с тремя большими пуговицами.

— Теперь это твое, — сказал Комов и передал инструмент Кудрину, — и вот письмо…

«Жека, спасибо, друг, живи и помни меня. Мой блюз закончен, и листья уже опали, прощай, твой друг Денис», — было написано в этом письме.

И скупая мужская слеза упала на щеку Кудрина, он не стеснялся этого, ведь, по большому счету, он сейчас проводил друга детства в заоблачную даль, а все остальное — это лишь лирика будней сурового века.