– Скажи честно, Хуан, ты считаешь, что наш план безнадежен, что священник не в состоянии собрать и возглавить армию и одержать победу над регулярными войсками?

– Вовсе нет, падре, – покачал я головой. – Год назад я бы, наверное, рассмеялся при мысли о священнике, изгоняющем гачупинос с помощью индейцев, вооруженных копьями и пращами. Но недавно я побывал в Испании. Многие вожди тамошних партизан вышли из числа священнослужителей, а бойцы зачастую вооружены немногим лучше, чем вы. И тем не менее их отряды вполне успешно сражаются с лучшей армией мира. Что уж говорить о собранных с миру по нитке, кое-как вооруженных, едва обученных и не нюхавших пороху ополченцах, которыми располагает вице-король.

При этих моих словах лицо падре осветилось воодушевлением.

Я поднял свой кубок с вином.

– Пью за вашу отвагу и решимость. И хотя я совсем недавно говорил, что не собираюсь воевать ни за какое дело, но буду сражаться за вас и Марину. Вы и есть мое дело.

Ту ночь, первую нашу ночь после долгой разлуки, мы с Мариной провели вместе. Изначальная неловкость отвыкших друг от друга любовников быстро сменилась неистовой страстью. Однако чуть позже, когда я уже удовлетворил вожделение и отдыхал, раскинувшись на постели и держа в объятиях прижимавшуюся ко мне упругой грудью Марину, меня вдруг одолели сомнения:

– Да разве может такое быть, чтобы простой приходской священник из Долореса и вправду выдворил гачупинос и полностью изменил жизнь колонии?

– Никому не ведомый юнец с Корсики завладел троном Франции, – возразила Марина, – и поставил на колени соседей-королей. Человек способен потрясти мир не силой мускулов или толщиной кошелька, но стальной волей и целеустремленностью. Извечная мечта нашего народа – это свобода, и ему нужна лишь вера в победу. А падре... падре способен дать людям веру в то, что их мечта осуществима.

Донна Хосефа Орис де Домингес, супруга коррехидора Гуэретаро, в ожидании приезда из Мехико своей юной подруги Ракель хлопотала по дому, когда вошедший в гостиную супруг буквально ошарашил ее, сообщив ужасные новости. А надо сказать, что коррехидор был не только очень влиятельным в городе чиновником, но и по долгу службы одним из самых осведомленных.

– Они все знают! – объявил с порога Мигель Домингес. – Планы заговорщиков выданы гачупинос. Нашелся предатель. Откровенно говоря, был один человек, который внушал мне подозрения, но теперь это уже не имеет значения. Вовлечено слишком много людей.

– Что ты будешь делать? – спросила жена.

– Арестую заговорщиков. Альенде в списке на первом месте. Он сейчас в Сан-Мигеле. Я пошлю туда гонца и прикажу алькальду арестовать его.

– Да как ты можешь, это же наши товарищи!

– А что я могу поделать? Милая, для их же блага и нашей собственной безопасности будет лучше, если арестами займусь я, а не гачупинос. Я лично поведу следствие и помогу заговорщикам выработать приемлемую тактику ответов, прежде чем к ним применят... сильнодействующие средства.

Донна Хосефа перекрестилась.

– Мы должны предупредить наших друзей в Сан-Мигеле и Долоресе, чтобы они не начали действовать. Может, их еще и не арестуют.

– Слишком поздно. Нам остается лишь надеяться, что власти проведут расследование кое-как.

– Но я...

– Не бойся, милая, тебя это в любом случае не затронет. Я обо всем позабочусь.

Дон Мигель запер жену на ключ в комнате наверху и уехал. В бессильном негодовании она нервно мерила комнату шагами, думая о том, как предупредить заговорщиков. Необходимо сообщить Альенде о грозящем ему аресте, нужно как-то попасть в Долорес и предостеречь падре. Если она не сообразит, как это сделать, восстание будет обречено!

– Игнасио! – воскликнула вдруг Хосефа, хлопнув себя по лбу.

Поскольку ее муж Мигель, как уже упоминалось, был коррехидором, он поселил начальника местной тюрьмы Игнасио Переса прямо под ними, чтобы тот всегда был под рукой. Хосефа схватила метлу и ручкой ее отстучала по полу условленный сигнал, означавший, что она или муж нуждаются в Игнасио. Он в ту же минуту поднялся по лестнице и заговорил с ней через замочную скважину.

* * *

Ведя на длинном плетеном аркане запасную лошадь, Перес скакал в Сан-Мигель, подгоняемый попутным ветром и пронизывающим сердце страхом. Мир вокруг него рушился. Ему только что сообщили о предательстве, и дело, похоже, шло к тому, что он окажется заключенным в собственной тюрьме. И ладно бы еще, если только он сам, но, присутствуя на собраниях, где донна Хосефа, Альенде и другие дерзко озвучивали мечты о Новой Испании, в которой будут царить равенство и свобода, Игнасио поставил под угрозу свою семью. Уже совсем скоро он окажется вне закона.

Примчавшись в Сан-Мигель, Перес не застал там Игнасио Альенде, однако разыскал его друга, тоже заговорщика, Хуана Альдаму.

– Альенде поехал в Долорес, поговорить с падре Идальго, – сказал он начальнику тюрьмы.

– Тогда нам нужно поспешить туда, – заключил тот.

Мы с Мариной сладко спали, когда нас разбудил громкий стук в дверь. Я тут же вскочил и схватился за шпагу.

– Сеньорита, это я, Гильберто! – послышался голос из-за двери.

– Это конюх падре, – пояснила Марина. – Должно быть, что-то случилось.

– Наверное, ищейки вице-короля выследили меня здесь.

– Тогда тебе придется бежать. Падре тебя не выдаст, тут и говорить не о чем, но он здесь не один.

И, завернувшись в одеяло, она поспешила к двери, а я стал торопливо одеваться.

– Конюх привез нам послание от падре, – сказала Марина, вернувшись.

– Посреди ночи? Что за срочность?

– Падре пишет, что пришло время омочить наши ноги в реке Цезаря.

После полуночи я понял, что мы перешли Рубикон. То, что это свершилось в городке Долорес, было символично, ведь на нашем поэтичном испанском языке слово «dolores» означает боль и печаль.

Когда мы с Мариной прибыли в дом падре, там уже вовсю шел военный совет. Хозяин обсуждал ситуацию с двумя креолами, офицерами ополчения, Игнасио Альенде и Хуаном Альдамой, а также с Игнасио Пересом, начальником тюрьмы в Гуэретаро. Ну надо же, когда падре меня представил, тюремщик и глазом не моргнул. Следом за нами явилась и Ракель. По дороге к подруге, жившей в Гуэретаро, она заехала прямиком в Долорес, от чего amiga ее всячески предостерегала.

Всюду ходили упорные слухи о предательстве. Одни рассказывали об участнике заговора, по глупости раскрывшем план священнику на исповеди, другие утверждали, будто офицеры ополчения, которых пытался привлечь на свою сторону Альенде, доложили об этом командиру. Трудно сказать, как все обстояло на самом деле, но одно было очевидно: в данной ситуации заговорщики должны или выступить открыто, или спешно бежать, спасая свои шкуры. Но выступить означало сражаться – покинуть семьи, дома и поставить себя вне закона. Мнения разделились.