– Настало время сражаться, – заявил падре.

Капитан Альенде покачал головой:

– Но мы еще не готовы. У нас не хватает настоящих солдат, оружия, снаряжения...

– Но и они тоже не готовы. Вся регулярная армия сражается сейчас в Испании против французов, так что в колонии, в распоряжении вице-короля, осталось только местное ополчение. В нем много офицеров-креолов, и когда они узнают, что вы и капитан Альдама участвуете в восстании, то непременно нас поддержат.

– Вице-король в состоянии выставить десять тысяч солдат, а то и больше, – вставил Перес.

– Да, но не сразу, так ведь, Игнасио? – спросил падре у Альенде.

– Войска разбросаны по огромной территории, – подтвердил Альенде, – сотня здесь, тысяча там. Чтобы собрать все силы в общий кулак, потребуется не одна неделя. И полагаю, определенный план тут может сработать.

– Какой именно?

– Тот, который предлагали вы, собираясь задействовать своих ацтеков. Это, конечно, не настоящие солдаты, но они храбры и готовы хоть сейчас последовать за вами. Разумеется, рота мушкетеров мигом выкосит тысячу таких бойцов, но если их будет десять тысяч или двадцать...

– А почему вы так уверены, что они поднимутся? – осведомился Альдама.

– Это уже случалось прежде, – ответил падре Идальго. – Ненависть к гачупинос глубоко укоренилась в их сердцах, и не один раз ацтеки пытались сопротивляться испанцам, собираясь десятками тысяч. Слишком свежи в памяти индейцев страшные наказания, которым они подвергались, когда пытались утаить хоть часть зерна, дабы предотвратить массовый голод, да и множество всяких других чудовищных несправедливостей.

– Да, мой народ ничего не забывает, – подтвердила Марина, – три столетия гнета выжжены в наших душах.

– Жаль, что нам приходится полагаться на необученных индейцев, но зато они готовы последовать за Идальго, – сказал Альенде. – Думаю, немалое число людей уже ожидает вашего приказа, падре?

Священник не ответил, но это было ясно и так. Разве он сам и его ацтеки стали бы создавать тайники с оружием, не будь у них намерения это оружие использовать. Мало того, у всех помощников падре имелись друзья. И если даже изготовлением и сбором оружия занималась всего сотня человек, это означало, что тех, кто готов откликнуться на призыв Идальго, гораздо больше.

Признаться, меня удивляло совсем иное: как могли люди вроде Альенде или Альдамы – то есть такие, которые служили вице-королю и у которых было что терять, – вступить в заговор против власти. Я не был лично знаком ни с одним из креолов-заговорщиков, но имя Альенде слышал, ибо он славился по всей провинции Бахио как бесстрашный кабальеро, заслуживший шпоры в седле, а не на паркете бальной залы. У меня просто в голове не укладывалось, как могли люди, всю жизнь красовавшиеся в пышной униформе вице-королевских офицеров, проникнуться нуждами и тревогами простого народа настолько, чтобы потребовать кардинальных перемен. Одно дело наш мудрый и отважный священник, но, положа руку на сердце, ничего подобного от карьеристов-офицеров я не ожидал.

Честно говоря, профессиональной армии в Новой Испании особенно делать было нечего. За три минувших столетия ополчение лишь от случая к случаю отражало пиратские налеты на побережье (причем в этом, скажем прямо, оно не преуспело) да жестоко подавляло бунты отчаявшихся бедняков. Разумеется, далеко не все шло в колонии гладко, однако на территорию ее никто не посягал. Для того чтобы захватить расположенные на центральном плато рудоносные районы, армии любой европейской страны сначала пришлось бы долго плыть по морю, а затем проделать нелегкий путь по суше. Так что в данном случае, как говорится, овчинка не стоила выделки. Гораздо выгоднее было перехватывать корабли с серебром и золотом, плывшие в Испанию из порта Веракрус. На Американском же континенте не было никого, кто дерзнул бы помериться с нами силой.

– Но что будет, если вице-король соберет и выведет на битву восемь-десять тысяч обученных солдат? – просил Перес. – Не забывайте, Кортес победил миллионы индейцев, имея в своем распоряжении всего несколько сотен испанцев.

– Кортеса поддержали тысячи союзников-индейцев, – возразил падре, – к тому же мешикатль не повезло с правителем. Будь у них вместо робкого, нерешительного Мотекусомы настоящий, сведущий в военном деле вождь, все могло бы обернуться совершенно иначе.

– Если мы поднимем десять тысяч индейцев (а этого вполне достаточно, чтобы подавить числом те силы в несколько сотен, которые вице-король держит в Бахио), – заявил Альенде, – наши собратья-креолы поддержат нас. Я хорошо знаю креольских кабальеро и офицеров местного ополчения: они не согласятся рискнуть жизнью и достоянием, пока не почуют победу. Однако затем каждый из перешедших на нашу сторону офицеров приведет с собой полсотни, а то и сотню бойцов. И если ядро войска, сформированного из великого множества ацтеков, составит хотя бы тысяча хорошо подготовленных, обученных солдат, вице-королю и гачупинос против нас не устоять.

– Мы соберем всех гачупинос, посадим на корабли и отправим обратно в Испанию, – подхватил Альдама.

Падре встал.

– Ну что ж, полагаю, сейчас самое подходящее время, – объявил он.

– Время для чего? – не понял Альдама.

– Подняться на борьбу с гачупинос и самим захватить власть в колонии.

На лицах почти всех присутствующих отразились изумление и страх. Лишь падре и Альенде демонстрировали полное самообладание и твердость духа. Они были вождями, видевшими дальше других. И решимость остальных зависела от этих двоих.

Еще не рассвело, когда с колокольни церкви Скорбящей Богоматери зазвонил колокол. А надо вам сказать, что в те времена церковный колокол не только собирал верующих на службу, но и служил набатом: таким образом объявляли тревогу и призывали к оружию. Еще когда католическая церковь основывала в колонии первые миссии, ее служители привыкли в случае опасности полагаться на толстые стены храмов да верующих индейцев. В отдаленных местах вроде Долореса, в простых индейских деревушках, превратившихся со временем в маленькие городки, и до сих пор священник в случае опасности начинал бить в набат, и его прихожане-индейцы, как правило работавшие в полях неподалеку, спешили на защиту своей святыни.

И сейчас в церкви, само название которой заставляло вспомнить о печали и боли, падре звонил в колокол, словно призывая к оружию.

Это было 16 сентября 1810 года.

Едва лишь на востоке забрезжил свет нового дня, мы столпились напротив церкви, ожидая, когда падре выйдет и объяснит, почему он ударил в набат. Помимо присутствовавших накануне на военном совете сюда явилось еще человек сто.

Идальго вышел из церкви и заговорил сильным, звучным голосом:

– Мои добрые друзья, долгое время далекая Испания владела нами, почитая за несмышленых детей, обязанных покорно повиноваться. В колонии присылали за взятки гачупинос, которые правили нами, обирали нас, взимая произвольно назначаемые налоги, и жестоко наказывали всех, кто осмеливался не то что возразить, а хотя бы задать вопрос относительно их действий. Может, когда-то мы и были неразумными детьми, но в любой семье дети рано или поздно вырастают, а став взрослыми, сами определяют свой путь.