– Глупо это как-то – оставить здесь столько настольных игр, – заявили близнецы Полли. – Тетя Рейчел все равно уже слишком старая, чтобы играть в них.

– У вас же дома полно игр.

– Но не все они такие же. А вдруг четверо захотят играть в игру, а она только для двоих? Тогда им придется ждать часами.

Джорджи сказал:

– Интересно, а что, если я заберу еще и чучела фазанов? Алмазный фазан довольно редкий, и золотой тоже. Я бы выставил их в музейном отделе своего зверинца, вместе с насекомыми.

Родители рассыпались в извинениях перед Рейчел за этот внезапный приступ стяжательства, но Рейчел заверила, что для нее он бесценен. Мало того, вспомнила еще некоторые вещи, которые могли понравиться детям.

«Игра в выбиралки», как назвали ее дети, оказалась подарком судьбы: благодаря ей всем надолго нашлось занятие. «Боже мой! – твердили дети. – Последние два дня!» Но Джорджи уже рвался домой, потому что лучший из его рождественских подарков ждал там; Берти и Гарриет предвкушали скорый переезд, а Лора почти не сомневалась, что подарком, оставленным для нее в Лондоне, окажется велосипед или котенок – и в том, и в другом она нуждалась чрезвычайно.

Нет, если кто и был не на шутку потрясен происходящим, так это взрослые – слишком зависимые от непростых воспоминаний, а непростыми они были потому, что каждое слишком легко вызывало скорбь и тревогу.

Рейчел рассказывала истории из жизни Брига – безобидные, над которыми было так легко смеяться:

– А помните, как он, бывало, спрашивал у кого-нибудь, слышал ли тот, как ему в Индии подарили слона, и если слушатель отваживался ответить, что да, он просто говорил: ничего, я расскажу еще раз?

– …А когда из трубы показалась кроличья шерсть, он сказал, чтобы мы не забивали этим свои хорошенькие головки. (Это уже Вилли.)

– А как лихо он разъезжал по правой стороне дороги, а когда полиция останавливала его, заявлял, что всегда так ездил и уже слишком стар, чтобы меняться.

После того как рассказы о Бриге иссякли, все почтительно умолкли, погрузившись каждый в свои мысли. Хью вспоминал Сибил – как она рожала Саймона, ее страшный рак, как добр был к нему Эдвард, когда она умерла. Он думал, что никогда не оправится от такого горя, но его милая Джемайма подарила ему новую жизнь. Вилли вспоминала славные времена, когда жила в этом доме, те дни, когда Эдвард казался таким счастливым и преданным…

Теперь все было кончено. Увидев его в День подарков, она испытала шок. В каком-то смысле резкая нервозность Дианы стала подтверждением всего хорошего, что отличало брак самой Вилли с Эдвардом. Этот брак был счастливым; теперь она понимала, что единственная проблема заключалась в сексе. До нее наконец дошло, что ее притворство, будто бы секс ей нравится, выглядело неубедительно. Отчасти это вновь напомнило слова мисс Миллимент о мучениках, которых скучно любить; должно быть, ее отвращение к сексу само собой передавалось Эдварду, который, вероятно, считал, что все «порядочные» женщины в целом такие же, как она, потому и отправился на поиски удовольствий к другим. На Диане он женился явно из-за секса: судя по виду, она принадлежала именно к тем женщинам, которым он способен нравиться по-настоящему. Уже не в первый раз Вилли пожалела о том, что мисс Миллимент умерла, и особенно – что она умерла, разуверившись в ней…

Клэри огляделась. Тревога и несчастье, словно прокравшийся в комнату туман, постепенно окутали всех.

– Я хочу кое-что сказать. Мне кажется, было бы гораздо лучше, если бы все мы выразили свои чувства. Тетя Рейчел, я помню, ты предложила не упоминать об этом на Рождество, но ведь оно уже кончилось, и это наш последний вечер здесь, что всех нас страшно печалит. Но еще больше почти всех нас тревожит, что будет с нами дальше. Думаю, нам следовало бы поговорить об этом. И поскольку я завела этот разговор, я и начну.

В последовавшем кратком молчании полено вывалилось из камина, Руперт встал, чтобы снова бросить его в огонь. Никто не обратил на него ни малейшего внимания: все оно было приковано к Клэри.

– Этот дом… – смело начала она. – Я буду всегда любить и помнить его, потому что он был для меня первым домом. Именно здесь я познакомилась с Полли. И с тобой, Зоуи, и решила невзлюбить тебя, потому что моя мама умерла, а ты вышла за папу. И с тобой, милый Арчи, чему особенно рада. Все то страшное время, пока папа считался пропавшим без вести и только я одна верила, что он жив и вернется, ты был рядом. Ты тоже стал для меня родным. А дом все это время оставался одним и тем же. Даже закрыв глаза, я до сих пор вижу как наяву и могу подробно описать каждую комнату, и дом снаружи, и сад, и поля, и лес, и ручей в нем. Я могла бы пройтись здесь с завязанными глазами и все равно знать, где нахожусь. Я что хочу сказать: это верно для каждого из нас. Этот дом у нас внутри, мы никогда его не забудем. По-моему, нам очень повезло иметь нечто настолько дорогое, чтобы носить память о нем в сердце.

По комнате пронесся одобрительный ропот. Но теперь предстояло самое трудное, и Клэри вдохнула поглубже и снова заговорила:

– Еще одно, о чем мы пока не говорили, – что будет с нами, когда исчезнет компания «Казалет». Знаю, вы считаете, что нам – Арчи, папе, Зоуи и мне – легко, ведь мы уже решили жить все вместе, чтобы папа с Арчи могли открыть курсы живописи. Мы с Арчи будем сдавать нашу квартиру, но не продадим ее – на случай, если мы не уживемся в Мортлейке, нам, по крайней мере, есть куда вернуться. Надеюсь также, что мне удастся зарабатывать своей писаниной. Так что в каком-то смысле я чувствую, что нам повезло больше всех, кто здесь есть. У Джералда и Полли свои сложности, но, к счастью, трагедия компании «Казалет» обошла их стороной. В отличие от дяди Хью, тети Рейчел и, наверное, бедного дяди Эдварда, только его сейчас нет. – Она выжидательно посмотрела на Хью, который прокашлялся.

– Вам всем незачем беспокоиться за меня. У меня есть кое-какие сбережения, чтобы продержаться, пока я не найду другую работу. Джемайма получила небольшое наследство от родителей – его хватит на учебу близнецов в университете, ей же принадлежит наш дом. Так что не надо за меня переживать. – На этот раз голос его прозвучал почти раздраженно.

Все взгляды устремились на Рейчел, и она сжалась, но не отвела глаза. Она сидела, выкручивая в сжатых руках белый носовой платочек. Ни на ложь, ни на притворство она была неспособна, но ей не хватало смелости признаться, каким ужасом наполняют ее мысли о будущем.

– Как всем вам известно, я продаю дом Сид, так что какие-то деньги у меня будут, но мне объяснили, что надолго их не хватит. Поэтому я попытаюсь найти работу, хотя одним небесам известно, кому взбредет в голову нанять меня. Но я уверена, что-нибудь да найдется. – Рейчел оглядела близких и продолжила: – Я получила четыре удивительно щедрых приглашения – от тебя, Хью, от вас, Руперт и Зоуи, от тебя, Вилли, и от Джералда и Полли, – все вы позвали меня пожить у вас. – В этот момент ее голос дрогнул, костяшки пальцев, сжимающих платок, побелели. – Я несказанно признательна всем вам, но мне известно, насколько ваша жизнь полна забот. Престарелая незамужняя тетушка едва ли может считаться ценным приобретением в доме, каким бы он ни был. – Она попыталась улыбнуться – безуспешно, так как ее глаза уже были полны слез, – и еле слышно пробормотала: – Я в самом деле больше не нужна.