Вам хорошо известно мое желание навести порядок в таможенном деле, в отправлении правосудия и в охране порядка в королевстве. Для этого необходимо знать нравы и обычаи других стран. Я прошу Вас послать за маленьким флорентийцем, чтобы он узнал обычаи Флоренции и Венеции, и пусть он поклянется хранить это дело в тайне, откровенно расскажет Вам обо всем и изложит это письменно.

Как понял Филипп де Коммин, король пожелал, "чтобы все эти обычаи были переведены на французский язык и собраны в красивой книге […] И если бы Бог дал бы ему милость прожить еще пять или шесть лет, не болея, он бы сделал много хорошего для своего королевства".

II

Почитание святых, паломничества, пожертвования святыням, утренняя месса, еженедельная исповедь, размышления и "приятные беседы" в день Невинноубиенных, десятки специальных месс в месяц — все это продолжалось изо дня в день. Забота короля о небесах, выражавшаяся в пожертвованиях на святыни и церкви, достигла таких сумм, что даже в этот благочестивый век народ роптал на непомерные расходы. Кульминацией стал подарок святому воину-миссионеру Мартину Турскому, покровителю Франции, блестящей металлической решетки для ограждения его могилы, изготовленной из 11.000 фунтов чистого серебра и стоившей 200.000 ливров.

Людовик продолжал ездить на охоту в любую погоду. Он без устали скакал по холмам и лугам, останавливаясь то тут, то там в крестьянской хижине или какой-нибудь скромной деревушке[145]. Жалобы итальянских послов, недовольных тем, что их "приютили, как собак", в "диких местах", к которым благоволил король, походили на жалобы Альберико Малетты в 1467 году. С возрастом и пришедшими с ним болезнями король все чаще путешествовал по воде на огромных барках, на которых были построены комфортабельные деревянные дома с каминами и застекленными окнами, которые он сам спроектировал.

Но королю было трудно уединиться на свежем воздухе и предаться своим мыслям: столько людей ждали указаний или просили об услугах, столько назойливых гостей, убежденных, что их дело не терпит отлагательств, не могли, подобно иностранным послам, вынести, чтобы их не приняли немедленно. В ноябре 1479 года король, не чувствуя себя хорошо, Людовик решил покинуть Тур, где было слишком влажно, ради более здорового климата а Шиноне. Когда он готовился к отъезду, ему сообщили, что посланники Тройственного союза хотят его видеть, и он попросил Филиппа де Коммина сообщить им, что он уделит им время в Сен-Мартене, где он посетит мессу, как это было в его обычае перед отъездом из Тура. Затем Коммин предупредил послов, чтобы они не беспокоили государя до окончания церемонии. Вскоре Людовик XI, в сапогах и шпорах, одетый в свою обычную серую мантию, подбитую белой овчиной, с головой, покрытой монашеским чепцом и увенчанной широкополой шляпой, вошел в переполненную народом церковь и прошел к одному из приделов. Не обращая внимания на толпу, он направился к хорам, а затем скрылся в маленькой комнате, где мог спокойно совершить свои молитвы. После мессы он собрал итальянцев перед алтарем и сказал:

Господа послы, я решил уехать в более теплое место, чем этот город, чтобы избавиться от простуды, которую я подхватил. Если вам есть что обсудить, скажите об этом монсеньору д'Аржантону, и он передаст мне все, что надо. Я отдаю вас в его руки.

После этого он оставил изумленных послов и вышел из церкви. Пройдя через рыночную площадь, он зашел в ближайший трактир под вывеской Сен-Мартен и неторопливо пообедал, после чего вскочил на лошадь, чтобы отправиться в Шинон. В церкви придворные и слуги бросились за ним с такой поспешностью, что Франческо Гадди, флорентийский посол, оказался зажат в центре нефа.

Когда жизнь короля Людовика стала подходить к концу, он стал менее бодрым, кости, суставы и мышцы часто болели, он все больше стремился отгородиться от шумного мира, от сутолоки при дворе, от разочарований, от напоминаний о неизбежности смерти, и все чаще обращался за утешением к ласке, грации и естественному поведению своих животных и птиц. Во всех своих убежищах в долине Луары он устраивал вольеры, клетки и загоны, а в лесу под Амбуазом разместил свой зверинец — слона, верблюдов, леопардов, страусов и других экзотических животных. Из разных уголков к нему прибывали драгоценные грузы живых существ, которые радовали его сердце: "несколько красных свиней", "несколько черных зверей", "две маленькие испанские выдры", и всегда лошади и собаки, а также горлицы, голуби, павлины, сороки, канарейки, зяблики, цапли, луни, куропатки, чайки, даже вороны и совы, индюки, тунисские белые птицы и всевозможные ястребы. Любимцами оставались борзые собаки, окружавшие короля как в помещениях, так и на улице, в ошейниках из красной ломбардской кожи и на поводках из крашеной шерсти. Аптекари постоянно поставляли мази, примочки, порошки и пластыри для их лечения. Одну борзую суку с пятью щенками король держал при себе во время путешествий вверх и вниз по Луаре, в Париж и обратно. Его любимых кобелей звали Парис, Плесси, Артус, появился и новый любимец — Бовуазьен. Была также коза по имени Миньон (Дорогуша) с шестью козлятами.

Король пользовался своим драгоценным одиночеством, чтобы читать, обычно священные книги и труды по медицине, праву или истории. Он любил повторять, что не знает по латыни ни слова, но тем не менее, он без труда читал на этом языке, а также на итальянском, которым свободно владел. Как и Коммин, Шателлен назвал его "грамотным государем". Миланский посол Карло Висконти, в 1479 году, отметил:

Пережив множество испытаний и болезней, король посвящает свободное время молитве, а также удовольствиям охоты. Он любит одиночество и, хотя это трудно для государя, избегает толпы, которая одиозна для любого доброго человека. Более того, он иногда учится; по крайней мере, так мне говорили, и я верю в это, поскольку его речь свидетельствует об этом, когда он цитирует величайших авторов[146].

Не будучи ни художником, ни меценатом (Франции еще не коснулось итальянское Возрождение) Людовик умел привлекать лучших музыкантов, художников и скульпторов своего времени и благодаря более чем щедрым пожертвованиям, которые он делал церквям, он поощрял усилия многих ремесленников. Жан Фуке получил титул "королевского художника", кроме того, Людовик заказал множество работ Жану Бурдишону, молодому художнику из Тура, который прославился иллюминированием Часослова Анны Бретонской. Кроме того, он не имел привычки забывать об услугах оказанных ему простыми людьми, так, он дал три экю "Жаку Лои, мальчику с кухни, за то, что тот провел целую ночь, поддерживая огонь в комнате короля".

Круг приближенных короля с течением лет менялся. Его придворными фаворитами