Сколько ссор вспыхивало между ними, как разны были взгляды, но воистину никогда не сомневался Пётр Сергеевич в честности и верности Кромина, доверяя ему абсолютно. Это был искренний, преданный и любящий друг, на которого всегда и во всём можно было положиться, и никакие расхождения не могли разрушить дружеских уз. И, вот, не стало его…

Тело Бориса Васильевича Тягаев решил везти до Байкала, до которого оставалось два перехода.

Нелегко дались эти последние полтора суток пути. Целую ночь продирались сквозь непроглядную тайгу, и ещё день и ночь шли дикими горными тропами, заметаемые снегом, целые тучи которого выбрасывал из горных ущелий воющий в них порывистый ветер. Но, вот, зарозовело на востоке холодное небо, прыснули ослепительные искры по снегу, и глазам усталых, шедших уже исключительно по инерции путников предстала завораживающая своим великолепием картина. Как ни подавлен, как ни вымотан был Пётр Сергеевич, а замер на несколько мгновений, созерцая это невиданное диво. Вокруг нависали, наседая друг на друга, величественные горы, белоснежные вершины которых были залиты сиреневато-розовым светом зари. Мимо стремительно бежала, звонкая, как девица-хохотушка, незамерзающая даже в лютый мороз, прозрачная настолько, что на дне легко различался всякий камешек, и видны были пугливые стайки форели – Ангара! Голубоватой, широкой лентой спешила она, рокоча с весёлой бодростью, словно напевала какую-то песню пробуждающимся утёсам. А впереди расстилалось до самого горизонта ослепительное зерцало прославленного озера-моря.

На берегу Байкала располагалось богатое село Лиственичное, имевшее не только несколько мельниц, но фабрику, судостроительные доки и пароходство. Гостей здесь встречали радушно, но не без горечи. Люди надеялись, что Каппелевцы займут Иркутск, соединятся с Забайкальем, и тогда не надо будет бояться большевиков. Не оправдались надежды…

В Лиственичном Тягаев простился с Кроминым, предав его тело воде. Почти всю жизнь служил Борис Васильевич на Черноморском флоте, не ведая холодов, а смерть свою нашёл на другом краю России, среди леденящих морозов, а последнее пристанище не в бурных морских волнах, а в недрах великого Байкала. Чёрная полынья сомкнула воды над его головой, и каперанг Кромин ушёл в своё последнее плавание.

Мрачнее тучи возвращался Пётр Сергеевич в село, а там ещё одно несчастье поджидало. Нагнал его рослый, молодцеватый Ижевец по фамилии, как ещё раньше запомнилось, Артуганов, доложил:

– Господин полковник, капитан Юшин тяжело заболел.

– Что такое, тиф?

– Доктор сказал – двусторонняя пневмония.

Этого и не доставало только!

– Отведите меня к нему.

Артуганов отвёл. Алексея Тягаев нашёл лежащим без памяти. Вокруг него хлопотала пожилая хозяйка, не пожалевшая для больного офицера постели. Вокруг расположились кое-кто из Ижевцев. Завтракали, толковали о чём-то с хозяином, оттирали замёрзшие руки и ноги, пошучивали с молоденькой крепкой девчушкой, разносившей горячую похлёбку.

– Красавица, как звать тебя? – игриво обратился к ней Артуганов, принимая из пухлых рук миску.

– Груней.

– Грунечка, а не хочешь ли махнуть со мной в Читу? Хочешь, женюсь на тебе?

Девушка отмахнулась, ответила весело:

– Не хочу!

– Почему, Грунечка? Неужто я тебе так не понравился?

– Зачем я с тобой поеду? Коли убьют тебя красные, что я делать стану? – ответила Груня и ушла.

Захохотали кругом.

– Не везёт вам, капитан!

– Ба! Так юна и уже так мыслит! – рассмеялся и Артуганов. – Хозяин, твоя, что ль, дочь?

– Не моя, соседей. Крестница. Ты, сынок, её лучше не трожь. Она девка норовистая.

– Да уж понял, отец, понял.

Покуда бойцы наполняли утробы горячей пищей и вполголоса обсуждали грунины прелести, Тягаев разговаривал с хозяйкой. Алексей метался по постели в жару, норовя сорвать с себя одеяла и одежду, хрипя:

– Задыхаюсь я! Душно… Воздуха дайте, воздуха!

– Доктор сказал, что нельзя его дальше везти, – сообщила хозяйка. – Лёгкие у него плохи совсем. Ещё чуть замёрзнет, и уже не поднимется.

Только руками развёл Пётр Сергеевич:

– Так что же делать? Красным его оставить?

– Он, батюшка, что, сын тебе? – участливо спросила женщина. Тягаев заметил, что у неё было хорошее русское лицо, доброе, немного грустное.

– Зять…

– А дочка где ж?

– Дочка у большевиков… – тяжело вздохнул Пётр Сергеевич, садясь на край постели. – В Красноярске.

– Экая беда, – покачала головой хозяйка. – А детки есть у них?

– Сын, недавно родился.

– Беда… Настрадались-то, сердечные! Ну, ты, батюшка, не горюй, не горюй, – женщина тронула Тягаева за плечо. – Чай, не звери же они. Не тронут твою кровинушку. Даст Господь, отыщется.

Хорошая она была, эта добрая, участливая хозяйка по имени Марфа Андреевна. Так и лилась из неё теплота. И казалась она большой птицей, готовой своими крыльями всех укрыть от невзгод. Спросил её устало:

– С ним-то что мне делать?

– Оставь его у нас, батюшка, – просто ответила женщина. – А уж я его, голубчика, выхожу, не беспокойся.

– Так ведь за нами красные придут. Что с ним сделают? И с вами?

– Ничего они нам не сделают! – решительно сказала Марфа Андреевна. – Мы скажем, что он сынок наш. Рыбак. В полынью угодил и застудился… – голос её дрогнул. – Наш-то Егорушка в прошлом годе так и сгинул… – утёрла быстро глаза кончиком светлого платка, покрывавшего голову.

– А и в самом деле, господин полковник, – подошёл Артуганов. – Везти его – не довезём. Доктор уверенно сказал. А так – хоть какой-то шанс. Из двух зол выбирают меньшее.

Ничего не оставалось, как согласиться.

– Спасибо вам, – сказал Пётр Сергеевич хозяйке, протянул ей деньги. – Вот, возьмите. Правда, это сибирские, но что-то и они ещё стоят…

– Да побойся ты Бога, батюшка! – обиделась Марфа Андреевна. – Я ведь от души, а ты мне деньги суёшь!

– Так и я от души. Возьмите, пожалуйста. А не захотите на себя истратить, так ему отдадите, когда поправится. Он, должно быть, в Читу не пойдёт. Будет жену искать. Или в деревню свою подастся…

Этот довод сердобольную женщину убедил.

– Что же, деревенский он? Откудова будет?

– Барнаульский.

– Я сразу поняла, что он из нашинских, – с материнской нежностью сказала хозяйка. – Из деревенских. По тебе-то, батюшка, сразу видно, что ты князь какой-нибудь.

Тягаев усмехнулся:

– Нет, я не князь. Хоть и из дворян.

– Так всё из благородных, – пожала плечами Марфа Андреевна. – Сам-то откудова?