небольшое помещение. Вот от кого у Габриэля диктаторские замашки, понятно, откуда ноги растут.

— Я купила этот дом пару лет назад, тут жила супружеская пара, — рассказывает женщина, параллельно суетясь у плиты, как истинная хозяйка. Поджаривает несколько сосисок с гарниром из фасоли и помидоров, черный пудинг (кровяная колбаса), бекон, жарит яичницу и фадж (картофельный хлеб). — Но они решили переехать ближе к детям, а я влюбилась в маленькую тихую деревушку и вид из окна. Габриэль… — упоминая в разговоре сына, Арин светится еще больше, словно не верит, что ее непослушное чадо сидит в гостиной. — Я приглашала его пару раз, но… Знаменитости очень занятые, — она разворачивается, одаривая улыбкой. Уверена, что Лавлес отказывался не только поэтому — он не был готов к встречи с матерью. Уж слишком натянутые у них отношения. Я лишь киваю, наблюдая за ее легкими, но точными движениями. — Позовешь Габриэля? Завтрак будет готов через пять минут.

Захожу в гостиную и прислоняюсь плечом к стене. Парень стоит возле камина и держит фоторамку в руке, но замечая, что не один, возвращает ее на прежнее место. Мысленно закатываю глаза, но внешне не подаю вида: он как ребенок.

— Арин зовет на завтрак.

— Вы с ней уже подружились? — Габриэль медленно прохаживается по помещению, останавливаясь у пианино. В голосе слышна издевательская ухмылка, на лице — ноль эмоций. Берет ноты и листает, слегка хмыкая, кладет на место и проводит пальцами по гладкой поверхности.

— Наладили контакт, в отличие от тебя, — укоризненно произношу. Зря, зря, зря… На его лице играют желваки, между бровей пролегает глубокая складка. Сразу же хочу вернуть сказанное и проглотить. «Это не твое дело!» — кричит внутренний голос. Не могу не согласиться, поэтому помалкиваю. Кашляю в кулачок и чуть тише говорю: — Э-э-э… мы тебя ждем.

За обеденным столом в основном разговор поддерживаю я и Арин, Габриэль равнодушно ковыряется вилкой, не отрывая взгляда от тарелки. Несколько раз бью его под столом ногой, говоря беззвучно «ты можешь вести себя прилично?», но упрямый осел только кривит губы и поглощает вкусный ирландский завтрак. Габриэль и прилично? Ха-ха-ха. Забудь, Ливия. Спрашиваю о четвероногом друге, и Арин делится историей о бордер-колли.

— Биэр со мной года два, — женщина делает паузу, пьет сок и продолжает, — это одна из самых умных пород собак. В Ирландии их частенько заводят фермеры, потому что это пастушьи собаки, они отлично управляются со скотом и незамедлительно выполняют команды. Биэра подарила мне соседка, она же ухаживает за ним, когда я в отъездах. Он… очень хороший и добрый друг.

Габриэль тихо фыркает, я со всей силы стукаю пяткой его под столом, и быстро тараторю:

— Он не лаял, когда мы приехали.

— Биэр не лает на хороших людей, — улыбается Арин. Как странно, что пес не лаял на этого белобрысого самодовольного типа, еще и хвостом вилял. Хороший человек… Лавлес даже чутье пастушьей собаки может обмануть! Хитрый проходимец, вот он кто! Не верь ему, Биэр!

— У вас стоит фортепиано, — Габриэль хмурится, но молчит, доедая завтрак. — Играете?

Арин мельком смотрит на сына (олуха), обращает взор на меня и на губах появляется слабая улыбка.

— Я композитор, но сейчас взяла небольшой перерыв и пишу музыку.

Мать Габриэля — знаменитая пианистка, но в прессе вообще нет информации о его родителях, словно парень сирота. О каждом участнике группы, их родственниках сказано хоть пару скупых слов, о Габриэле — ничего. Понятия не имею, как кровопийцы еще не начали копаться в «темном» прошлом гитариста. Деньги? Связи? Влияние отца? Становится все интереснее, надеюсь, клубок из нитей прошлого Лавлеса и его семьи распутается в Ирландии.

— Габриэль… не говорил? — Арин чуть наклоняет голову, метая взгляд с одного на другого. Ерзаю на стуле, подбирая нужные слова, но меня опережают.

— Не говорил. Это не столь важная информация, — четко, коротко и грубо. Каждое слово напоминает острое лезвие. Зачем он так? Лучше бы вообще молчал. Я думала, их отношения не такие… напряженные. — Спасибо, очень вкусно, — он убирает столовые приборы, отодвигает стул, но Арин быстро спрашивает:

— Может, чай? Я сама собираю травы и…

— Я не пью чай, — смотрит исподлобья на поникшую женщину, сохраняющую спокойствие: ни один мускул не выдал, как ей неприятно и больно, что она так мало знает о… сыне. Еле сдерживаюсь, чтобы не треснуть грубияна по голове. Да что он творит?! Неужели нельзя помолчать?! Лучше пусть меня оскорбляет, я привыкла к его колкостям.

— Кофе? — спокойно спрашивает Арин. Выдержка матери злит помрачневшего парня, от него исходят яростные вибрации, левая рука медленно сжимается в кулак. Подрываюсь резко со своего места, хватаю обозленного Лавлеса за рукав кофты и виновато бормочу:

— Если вас не затруднит, сделайте два кофе: один без сахара, а второй — с сахаром, две ложки. Мы сейчас вернемся. Подышим свежим воздухом. Завтрак очень вкусный!

Прикрываю ладонью рот Габриэля, нефритовые глаза метают зеленые лазеры, готовые распилить меня надвое, но я упорно тащу его на улицу и выталкиваю на задний двор.

— Чего ты хочешь добиться своим поведением? — яростно шиплю, сдвигая брови к переносице. Меня всю колотит от его неуважительного поведения к своей матери.

— Ничего, — пожимает тот плечами, засовывая руки в карманы, и буравит взглядом «лучше не продолжай или будет хуже». Но маленький танк «Ливия Осборн» остановить теперь невозможно. Я в бешенстве!

— Ничего? Ты даже не пытаешься… как-то… — тяжело вздыхаю, запускаю пальцы в волосы и оборачиваюсь кругом. Без толку… — Почему ты не сказал?

— Что не сказал? — равнодушный тон остужает мою огненную натуру. Плечи разочаровано опускаются в такт с успокоившимся сердцем. Пытаюсь увидеть в холодных глазах прежнюю теплоту, но там лишь покрывшаяся инеем трава.

— Что твоя мать — известная пианистка. Что в Нью-Йорке… Из-за нее ты находился в том ужасном состоянии на день рождения. Ходил на концерт… Почему ты молчал? Я думала… Я…

«Он далеко. Он устанавливает границу и решает, достойна ли я стать ближе. Он говорил, я далеко зашла… Далеко? Мне кажется, мы топчемся на месте. Тяну руку, но Габриэль, как дым растворяется. Его сложно любить, но и не любить… я не в силах».

— Я еду в Cliff House, ты со мной?

— Ты слышишь кого-то, кроме себя?! — повышаю голос и оглядываюсь на приоткрытое окно. Делаю глубокие вздохи, беру под контроль эмоции и кидаю в его сторону огорченный взгляд. Парень преодолевает небольшое расстояние в два шага и больно сжимает плечи, приближая лицо так, что наши глаза находятся на одном уровне. Безмолвная война, борьба кипит и не