Спасибо, что сделали такой приятный сюрприз и подарили возможность собраться вместе.

Чувствую себя необычно, будто мы собираемся так каждый день или неделю. В семейном близком кругу, разговариваем, делимся новостями и отдыхаем, словно знакомы не один год. Не хватает только Розы, Виджэя и… Сжимаю вилку, накалывая кусочек баранины, и отгоняю непрошенные эмоции: никакой грусти. Снова заводим разговор о музыке, и даже у Лавлеса развязывается язык, после трех бокальчиков ликера. Я все же пью аккуратно, потому что перелет, усталость и почти сутки без сна дают о себе знать. Габриэль делится впечатлениями о релизе нового альбома, который скоро выпустит группа, но в голосе не слышится энтузиазма, интереса, словно… он говорит о музыке, как о чем-то обыденном, скучном. Наверное, все же ликер дал мне по мозгам и уже мерещится всякое. Чуть погодя, наевшись сытных ирландских блюд, убираем со стола и устраиваемся с бокалами у камина, в котором потрескивают древесные брикеты. Меня накрывает, будто мягким пледом, спокойствие и умиротворенность, когда смотрю на оранжево-желтый огонь.

— Сыграешь? — тихо спрашивает Габриэль Арин. Перевожу взгляд на немного озадаченную женщину.

— С удовольствием, — шепчет она, отставляет бокал и садится за пианино, открывая крышку.

С первых звуков узнаю мелодию и расслаблено прикрываю глаза. Треск и запах дров, красивая музыка, легкие касания Габриэля… Этот вечер особенный. Бриллианты сияют на небе, океан тихо разговаривает со скалами, ветер играет с листвой, моя душа сплетается с душой рядом сидящего человека. Хотела бы я… Но разве слова нужны в такие трепетные моменты? Я обнимаю Габриэля и утыкаюсь носом в теплую кожу. Он улыбается и слегка поворачивает голову, водя нежно пальцами по плечу.

— Ты пьяньчужка, — еле слышно бормочет он, целуя в макушку.

— Заткнись, — бросаю в ответ, а руки забираются под его футболку, проводя по напрягшемуся прессу.

— Напилась — будь человеком и не приставай к несчастному парню, — строго произносит «несчастный парень», убирая мои непослушные руки. Обиженно надуваю щеки и обзываю его дураком, Лавлес только фыркает.

— Если и существует дорога, созданная специально для тебя — эта дорога находится в твоем сердце. Если сможешь — иди по ней, доверяя ей всей душой, — голос Арин льется по помещению, как горный водопад. Мы с Габриэлем замираем, вслушиваясь и впитывая ее красивый голос, строчки и слова. — Поддерживая тебя, поддерживая тебя, она в тебе, река течет в тебе. Медленно, медленно, река течет внутри меня. Поддерживая тебя, поддерживая тебя, она в тебе, река течет в тебе. Ожидая, ожидая, успею ли я оказаться там? Течет в тебе…

Река уносит далеко-далеко, где кончается край мира, и существуют Яблоневый остров (обратная сторона или другими словами загробный мир). Рассекая на корабле по водам Атлантики через рощи друидов и туманы, по древним землям в дивную страну фей и эльфов. Она существует в моем сне…

Открываю глаза, чувствуя, что парю над землей. В действительности мою пьяную тушку несет на руках лапочка Лавлес, которого я целую в шею, обвивая руками. Наверное, я уснула прямо на его плече перед камином под звуки фортепиано.

— Ты спишь на полу, — бессвязно бубню, тыкая пальцем его в щеку, и хихикаю.

— Да-да, — ухмыляется парень и аккуратно кладет меня на кровать, присаживаясь рядом. Я сразу закутываюсь в одеяло, напоминая сосиску в тесте. Сладко зеваю, напоследок обзывая Лавлеса еще раз дураком, и засыпаю.

Когда-нибудь наши реки сольются в одну, я не буду бояться и скажу, как сильно…

Глава 41. Холодные стены

За эти годы ты изменила меня, и каждый раз когда я рядом с тобой, ты искажаешь мою реальность. Почему я не могу просто бросить тебя? Ты научила меня говорить, если я хочу быть услышанным. Ты подумала, что я научился быть сильным, но я не сильный. И каждый раз я спотыкаюсь о свои слова. Я получаю то, что заслуживаю — ты болезнь без лекарства.

Unlike Pluto «Ethel»

Оззи

Страшно, очень страшно. С уходом мамы я стал бояться прихода темноты. Ночь навевает ужас, чувство незащищенности и уязвимости. Забираюсь под одеяло и дрожу от каждого шороха. Боюсь отца и его гнева, который он сразу же адресует мне, поэтому выключаю ночник и прячусь. Прячусь от родителя, чья ярость не имеет границ, словно я — очаг его бед и несчастий, который стоит немедленно истребить. Тепло и свет покинули эти стены, как только дверь за мамой закрылась. Теперь от них исходит холод и ненависть.

Мам, почему ты ушла? Почему отец так ненавидит меня? В чем я провинился? Почему я один? Почему ты меня бросила, мам?

Каждую ночь засыпаю с одними и теми же мыслями, повторяя фразу «Я не виноват…». Не хочу плакать, но слезы непроизвольно жгут глаза. Проглатываю комки и подавляю громкие всхлипы. Он меня прибьет, если услышит хоть звук. Я не могу позволить себе такой роскоши и отпустить острую боль, поэтому плачу тихо. Очень тихо… Все возвращается на круги своя. «Я неправильный…», — говорю снова и кусаю кожу на руке. Сильнее кутаюсь в одеяло, утыкаюсь в подушку, которая моментально становится влажной. Перед отцом тело сковывает неподдельный страх и желание убежать. Когда он орет, не могу промолвить ни слова: я немею под его пустым стеклянным взглядом.

Отец пьет почти каждый день, приводя в дом незнакомых женщин. В таком состоянии лучше не попадаться ему на глаза, или мне не поздоровится. Пару раз приходилось пропускать школу из-за многочисленных синяков. Он слетал с катушек и терял контроль, а я нехило отхватывал. Да, я прекрасно знаю, что бывает, когда Сент Лавлес срывается, поэтому забираюсь в шкаф и жду, пока «дом» не накроет мертвая тишина. Ненавижу это место…

Сегодня я по неосторожности спустился на кухню попить молока, включил свет и встретил полный ненависти взгляд. Перед отцом стояла почти допитая бутылка виски, полупустой стакан и пепельница, доверху заполненная окурками. Серый горьковатый дым накрыл помещение, словно прозрачная завеса. Красные опухшие глаза с неприязнью впились в мое застывшее тело. Омерзительные мурашки и страх поползли по коже, пока я пребывал в ступоре.

Сколько же Сент Лавлес питал ко мне лютого отвращения, будто я надоедливое насекомое, которое он хочет размазать.

— Ты… — прохрипел мужчина, и его лицо исказила гримаса враждебности. — Зачем ты вообще появился на свет? Чертово бесполезное отродье…

Слезы непонимания и обиды готовы были политься в тот час, но я закусил губу и сжал кулаки, выдерживая тяжелый леденящий душу взгляд родителя. Если заплачу,