Я отвернулся, чтобы не видеть муки, застывшей на его лице. Спинк, как и я, был в высшей степени рассудительным человеком. Если мы начнем верить, что моя кузина способна призывать духов, которые говорят ее устами, куда нас это заведет? Но в противном случае нам следовало признать, что либо Эпини безумна, либо она бессовестная лгунья, потешающаяся над нами. Я упрямо отбрасывал одну теорию за другой и отвернулся от несчастного Спинка, чтобы не видеть его страданий.

— Этого не должно было случиться! — яростно выкрикнул я.

По всей видимости, Спинк принял мой упрек на свой счет. Он стал осторожно похлопывать Эпини по щекам, чтобы привести ее в чувство. На его лице появилось испуганное выражение, казалось, еще немного — и он заплачет.

Я спустился к реке, намочил платок и вернулся, чтобы охладить виски и запястья Эпини. Девушка начала медленно приходить в себя. Но даже после того, как она села, ее глаза оставались пустыми. Наконец она посмотрела на меня и едва слышно пролепетала:

— Я хочу вернуться домой. Пожалуйста.

Я привел наших лошадей и помог кузине сесть в седло. Обратно мы ехали гораздо медленнее. Всю дорогу я молчал. Спинк пытался поддерживать ничего не значащий разговор, но после третьей попытки Эпини устало пробормотала, что желает послушать пение птиц. Однако птиц вокруг и в помине не было. Без сомнения, Эпини понимала, что Спинк выведен из равновесия и пытается ее успокоить, но у нее не осталось сил, чтобы его утешить. А я хотел забыть обо всем, для чего убеждал себя, что кузина устроила спиритический сеанс, дабы привлечь внимание Спинка. Но у меня ничего не получалось. Если ее цели были именно таковы, то почему же она, полностью добившись своего, теперь едет молча, отрешенно глядя перед собой, и не пытается воспользоваться тревогой моего друга? А еще меня очень интересовало, что у нее осталось в памяти. У дома мы спешились, и я позволил Спинку проводить Эпини, а сам отвел лошадей в конюшни.

Когда я вошел в нашу маленькую гостиную, Спинк сообщил, что у моей кузины разболелась голова и она не будет участвовать в нашей трапезе. Когда мы уселись за стол и я передал слова Эпини дяде, он кивнул и ответил, что у нее частенько бывают головные боли. Ему поведение дочери не показалось странным, и он с увлечением начал планировать наш следующий визит. Спинк молчал, и я видел, что у него от волнения пропал аппетит. Я же честно предупредил, что у нас ожидается усложнение учебного материала и в связи с этим нам придется заниматься значительно больше. Спинк с несчастным видом кивнул.

По пути в Академию мы почти не разговаривали. Время пролетело очень быстро, как часто бывает в тех случаях, когда чего-то боишься. Мы со Спинком с тревогой ожидали дальнейшего развития событий, а дядя погрузился в глубокие раздумья. Странный спиритический сеанс и поведение Эпини после него занимали все мои мысли. И я мучительно пытался решить, следует ли мне поведать о том, что произошло, дяде. Но я не мог рассказать ему обо всем, не упомянув при этом о собственных ощущениях. Я пытался восстановить последовательность событий, вспоминал слова, произнесенные кузиной. Постепенно я пришел к заключению, что именно мое толкование ее речей делало их такими чуждыми и странными. Она ведь не говорила: «Я, древесный страж, протягиваю к тебе руки из прошлого!» Все последующие выводы сделал сам. А Эпини лишь посмотрела на меня со странным выражением и произнесла какую-то невнятицу магии и заклинании «Держи крепко».

Меня поразило собственное открытие. Я сам все придумал. На самом деле ничего не случилось. И я милостиво решил, что моя кузина, глупая девчонка, действительно искренне верит в духов, которые проникают в ее разум и заставляют произносить глупости. Нет, ее обман не был сознательным. Но на меня ее игра произвела впечатление, и я уже сам досочинил детали, так меня встревожившие. Если бы я, как современный и рациональный человек, взглянул на то, что она говорила и делала, я сразу бы это понял. Глубоко вздохнув, я с огромным облегчением отбросил свои страхи. Я один во всем виноват и теперь расплачиваюсь за безволие — зря я согласился участвовать в нечестивом сеансе. В следующий раз нужно быть умнее. Я старше Эпини, и я мужчина. Не следовало подавать ей дурной пример, одобряя подобные глупости. Больше я такой ошибки не совершу. Спинк, тоже пребывавший в угнетенном состоянии, молча смотрел в окно. Наверное, дядя неправильно истолковал причины нашей глубокой задумчивости. Когда мы подъезжали к Академии, он глубоко вздохнул и предупредил нас, что послал курьера с просьбой к начальнику Академии уделить ему час времени. Потом дядя добавил:

— Я знаю, вы опасаетесь, что ваша честность может пойти во вред вам и вашим товарищам. Если полковник Стит достойный офицер, он будет только рад узнать, что происходит у него за спиной. Лейтенант Тайбер заслуживает того, чтобы с ним обошлись по справедливости, как и все кадеты Академии, особенно первого года обучения, вне зависимости от того, кем являются их родители. Стит должен обеспечить всем равные права и возможности, и я намерен лично проследить за ходом расследования. И если то, что я узнаю, меня не удовлетворит, я напишу твоему отцу или сразу же обращусь к совету, в чьем ведении находится Академия. Если дойдет до этого, вас вызовут для дачи показаний. Такой вариант развития событий представляется мне маловероятным, но я хочу быть с вами честным. Вы не совершили ничего недостойного, но вам предстоит пережить трудное время. Невар, я хочу, чтобы ты писал мне ежедневно, ничего не утаивая. Если письма не будут приходить вовремя, я тут же приеду сюда, дабы проверить, все ли у тебя в порядке. Сердце сжалось у меня в груди, но я лишь покорно кивнул:

— Да, дядя.

Теперь, когда он напомнил мне о других неприятностях, которые сгущались над нашими головами, у меня окончательно испортилось настроение.

Мы попрощались у входа в административное здание. Мы со Спинком смотрели дяде вслед, пока он поднимался по ступенькам. Мне почудилось, что, когда дверь распахнулась, я заметил Колдера. Оставалось надеяться, что я ошибся. Я был сыт по горло общением с ним, а увидев, с каким презрением относится к нему Эпини, мне и вовсе расхотелось иметь с ним дело. Теперь я сожалел, что присутствовал при их встрече, — Колдер не забудет, как я стал свидетелем его унижения. Мы с моим другом закинули за спину сумки с вещами и направились в Карнестон-Хаус. Неожиданно Спинк тихо произнес:

— Эпини не идет у меня из головы. Она… несравненна. Я почувствовал, что слегка покраснел.

— Как это мило с твоей стороны, — угрюмо пробурчал я. Я решил, что сейчас не стоит напоминать Спинку о том, как странно она себя вела. Он не мог не осознавать, что моей вины в том нет и я испытывал неловкость от всего произошедшего не меньше, чем он.

Затем мой друг смущенно продолжил:

— Она такая чувствительная, такая прелестная. Как бабочка, порхающая на ветру. Мне кажется, она ощущает вещи, большинству из нас недоступные.

Я не нашелся что сказать в ответ. Слова Спинка поразили меня в самое сердце. Чувствительная и прелестная? Эпини? Она меня раздражала и смущала. Спинк, оказывается, наслаждался ее обществом! У меня возникло странное подозрение. На всякий случай я решил уточнить: