«Ушла от нас… ушла от нас… Они говорят так, будто я умерла!» — подумала Мария.

— Я…

— Мария была одержима, — громко, не считая нужным понижать голос, произнесла ее мать. — Демоны вселились в нее, овладели ею, и ей пришлось обращаться к разным людям, ища исцеления. И нашелся человек, который смог избавить ее от нечистых духов, беда только в том, что он сам оказался одержим злом и наслал на нее свою порчу. Иоиль узнал об этом и отказался признавать ее своей женой, — последние слова Зебида произнесла, стоя напротив Марии и глядя на нее со злобным вызовом, — поэтому на самом деле ты ему не вдова!

— Когда он умер, я была его законной женой, теперь я его вдова, и этого у меня никому не отнять, — возразила Мария. — Кроме того, я не ушла от вас, это вы меня изгнали!

— И правильно сделали! Можешь считать себя вдовой, но пока не покаешься и не очистишься, мне ты не дочь! — заявила мать с таким выражением лица, какого Мария у нее никогда не видела.

— Матушка, я не делала ничего плохого! — сказала она, потянувшись к ней. Но ее мать отступила назад. — Матушка!

Зебида отошла к стене и отвернулась.

— Ты говоришь, что ты его вдова, — вмешалась Девора. — Ты не была женой моему брату!

Девора всегда была ее другом, утверждала, что хочет быть похожей на нее и восхищается ею, и этот неожиданный выпад Мария восприняла как удар.

— Я… я всегда была… — Она начала оправдываться, но потом осеклась и умолкла.

— Ясно, что ты явилась сюда, чтобы прибрать к рукам дом Иоиля и его деньги, — продолжала Девора. — Да, развестись с тобой формально он не успел, но на момент его смерти ты не жила с ним и, чтобы вступить в права наследования, должна будешь очиститься: прожить праведной жизнью семь лет под присмотром родни. Твою дочь будет воспитывать Дина, которая уже забрала ее в свой дом.

Дина? Забрала Элишебу? У Марии вырвалось горестное восклицание.

— Тебе надо было подумать об этом раньше… прежде чем ты начала все это, — сказала ее мать. — Дина знала, что ей предстоит взять ребенка, поэтому воздержалась от прикосновения к мертвому телу. Она должна была оставаться ритуально чистой. Как и Элишеба. Да, она забрала девочку и будет заботиться о ней.

— Но мы хотим, чтобы ты осталась с нами, — поспешно добавила мать Иоиля Юдифь. — Мы хотим, чтобы ты вернулась к нормальной жизни. Семь лет… это не так долго. Не заметишь, как пробегут.

— Конечно, как у вдовы, у тебя будут некоторые ограничения, — снова заговорила ее мать. — Вдовы не пользуются свободами жен.

— И ты будешь под надзором… тебе от многого придется отказаться, — заявила Девора с полной убежденностью в собственной правоте. — Потом, когда ты докажешь, что…

— Есть ли тут кто-нибудь, кто вместо брани и укоров выразит мне сочувствие и разделит со мной мое горе? — Мария обвела взглядом круг суровых, враждебных лиц.

Ноема, жена Сильвана, выступила вперед, обняла ее и шепнула ей на ухо:

— Не отчаивайся. Не теряй надежды. Мы с твоим дорогим братом никогда не отвергнем тебя и не повернемся спиной. Мы поможем тебе выдержать эти семь лет.

Плотно сомкнувшееся кольцо родственниц вдруг показалось Марии зловещей петлей, готовой стянуть ее горло и удушить.

— Я должна вернуться к Иоилю! — воскликнула она, — Я должна быть с ним!

Мария вскочила и выбежала из комнаты, устремившись туда, где лежал покойный.

«Даже мертвец, и тот добрее ко мне!» — подумала она, спотыкаясь на ходу.

В комнате царил полумрак, лишь несколько тусклых ламп светились по обе стороны от похоронного ложа, но все остальное пространство было погружено в темноту и холод — умерший не нуждался в тепле. Она заняла место на табурете рядом с траурным ложем, взглянула и больше не сумела отвести взгляд от неподвижного тела, обернутого в белое полотно. Потрясение было столь сильным, что Мария не могла ни о чем думать. Она забыла об этих женщинах. Единственное, что она могла, — это смотреть. плакать и снова смотреть. Враждебность родственниц, их недобрые слова остались за порогом.

— О Иоиль! — твердила она, — О Иоиль!

Мария не услышала, как подошел Иисус. Он сел рядом с ней молча, закрыл глаза и начал молиться. Она чувствовала, что Иисус понимает больше, чем все ее родственницы, вместе взятые, испытал больше, чем они, и, может быть, сумеет поделиться с ней своим пониманием смерти и боли. Но единственное, что имело значение сейчас — это Иоиль.

Ей хотелось сказать что-то, достойное этой трагедии, но с уст ее сорвалось лишь банальное:

— Я не хочу расставаться с ним!

— Боль разлуки очень велика, — сказал Иисус. — Это самая глубокая рана. Ее не залечишь словами, ни моими, ни чьими-то еще.

— Я покинула его и теперь… теперь я никогда больше его не увижу. Он умер, не простив меня. И уже ничто не может это изменить.

Иисус потянулся и взял ее руку в свои.

— Он не простил, потому что не понял. Но любить тебя не переставал никогда.

— Они изгнали меня, — пробормотала Мария. — Эти женщины… они более жестоки, чем мужчины!

Пока они тихонько говорили, лампы, поставленные вокруг ложа Иоиля, замигали, язычки пламени заколебались, отбрасывая узоры теней на его белый саван. Как странно было говорить о таких глубоко личных делах, о нем, в то время как он уже ничего не мог услышать.

Мария снова посмотрела на неподвижное, завернутое в саван тело. В первый раз Иоиль отослал ее к Иисусу. Теперь он предоставил ей возможность начать все заново и выбрать путь снова, на сей раз самой. Она могла вернуться к семье, покаяться, пройти очищение и понести наказание за отход от того, что они считали правильным.

Однако, как бы ни страдала Мария из-за того, что потеряла Иоиля. и сколь болезненно ни переживала окончательный разрыв с семьей, возможность расстаться с Иисусом устрашала ее больше.

— Ибо тогда я действительно буду потеряна, — прошептала она так тихо, что Иисус не мог ее услышать.

Да, при всех осложнениях, привнесенных им в ее жизнь, Иисус каким-то образом стал необходим для этой жизни, превыше всего остального.

Похоронная процессия формировалась перед домом. Носилки с телом Иоиля несли его рыдающий отец Иезекииль, Натан, а также Иаков и Ездра, работники со склада. Все положенные ритуалы были соблюдены: провожавшие покойного рвали на себе одежды, посыпали головы пеплом, по щекам мужчин текли слезы.

За похоронными носилками следовали земляки усопшего, музыканты, игравшие на траурных флейтах, и женщины, певшие старинные погребальные песни. Профессиональные плакальщики, нанятые кем-то из семьи, ждали сигнала, чтобы начать причитать и завывать.

Впереди надлежало идти родственницам усопшего, и все они — Юдифь, Зебида, Девора, Ноема и кузины — заняли свои места. Однако при попытке Марии присоединиться к ним они встали плечом к плечу, не давая ей двигаться рядом с ними.