а прочие проблемы — ерунда, мелочь, подобная щетине на щеках и на подбородке. Колется — ну и пусть: это колется счастье. И Надя Ракитова твердо намерена всеми силами защищать это счастье. Да-да, она влюблена не на шутку.

Но на пятый день Алеша совершает серьезную промашку. Все начинается с бутылки вина. Он давно уже пристает к Наде, чтобы она купила хотя бы немного выпивки. Она возражает. Зачем ему спиртное? Хмель туманит сознание и лишает трезвого разумения. В их положении это опасно. Но Алеша настаивает. Скучно сидеть безвылазно дома. Хочется мужчине немного побаловать себя забытым вкусом вина, вкусом прошлых застолий, вкусом свободы. И Надя уступает: долго ли может она сопротивляться уговорам мужа, любимого человека, дарящего ей счастье?

В полдень она выходит в магазин и возвращается с бутылкой водки. Всего пол-литра, но много ли надо простому смертному, начисто отвыкшему от спиртного? Алеша опрокидывает две стопки, Надя тоже выпивает чуть-чуть. Вот и славно! Теперь можно порадоваться, можно спеть. Да и как не запеть: Алеша пьян, Надя влюблена. Наташенька спит, хозяева на работе — никто не помешает их маленькому празднику. И Алеша заводит: «Вниз по матушке, по Волге, на простор речной волны…»

— Тихо! — шикает на него Надя. — Наташенька спит!

Но она тоже захмелела, и не только от вина. Да и устали два лагерника слышать постоянное шиканье и запреты, устали от заткнутого рта, от онемевшего языка. Сейчас им хочется петь. И Надя присоединяет свой голос к голосу мужа. Это низкий певучий голос, красивый и сильный; он наполняет маленькую комнатку до краев. Вбегает босиком Наташенька — она проснулась и хочет присоединиться к общей радости. Девочку усаживают на кровать. Кончается «Волга-матушка», начинается другая песня. Надин голос набирает еще больше мощи, он льется, как полноводная Волга-река, берет за сердце, достает до глубины души. Алеша умолкает, чтобы не мешать вдохновенной певице. Он обнимает Надю за плечи и привлекает к себе: как не вознаградить такое пение поцелуем?

— Мама! — вдруг вскрикивает Наташка.

Надя и Алеша поднимают глаза — в дверях стоит хозяйка Татьяна Викторовна. Ну надо же такому случиться! До этого она никогда не приходила домой в обеденный перерыв, а тут вдруг ни с того ни с сего… Татьяна Викторовна окидывает возмущенным взглядом бутылку водки, закуску и пьяную компанию на кровати. Вертеп, настоящий вертеп! И ее четырехлетняя дочь в самой сердцевине этого безобразия! Хозяйка хватает девочку и с отвращением сдергивает ее с кровати. Алеша поднимается с места, его слегка пошатывает. В подобной ситуации лучше бы промолчать, но хмель плохой советчик.

— Хозяйка! — радостно восклицает Алеша. — Садись, посиди с нами!

Предложение выглядит неуместно, хотя и сделано от всего сердца.

— Я не позволю превратить свой дом в кабак! — холодно отвечает Татьяна Викторовна.

Глаза ее мечут молнии.

— Вон! — кричит она, обращаясь к Алеше. — Я требую, чтобы вы немедленно покинули квартиру!

Улыбка сползает с Алешиного лица. Пытаясь поправить положение, он лезет в карман и выуживает оттуда паспорт на имя Травкина.

— Не сердитесь, хозяйка, — говорит он, помахивая документом перед носом Татьяны Викторовны. — Вот, смотрите, я получил паспорт!

— Тем более! Уходите, немедленно!

— Пожалуйста, хозяйка, — умоляюще произносит Алеша. — Мне нужно перекантоваться еще два-три дня, подготовиться к дороге.

— Немедленно! — взвизгивает дама в косах. — Ненавижу пьяных!

— Мама, мама! — это подает голос маленькая Наташа. — Не надо, мама! Пусть дядя Семен остается с нами! Ну, пожалуйста!

Но не помогает и это неожиданное заступничество.

— Наташа, это не твое дело! — отрезает мать.

В этот момент в разговор вступает молчавшая доселе Надя.

— Татьяна Викторовна, — говорит она, — если вы выгоняете моего мужа, то уйду и я.

Но на жестокосердную хозяйку не действуют подобные ультиматумы.

— Что ж, в таком случае выметайся и ты!

Татьяна Викторовна смотрит на часы: до конца обеденного перерыва осталось не так много времени, а ей еще надо успеть пристроить ребенка к соседке. Алеша разочарованно вздыхает: похоже, и в самом деле придется уходить. Ждать от этого места уже нечего, и он отпускает в адрес дамы с косами несколько сочных лагерных выражений. Та вспыхивает и хватается за телефон:

— Ах так?! Я звоню в милицию!

Эта угроза вышибает остатки хмеля из Алешиной головы. Он поспешно поднимает руки в знак полной капитуляции.

— Не надо, Татьяна Викторовна. Мы уходим.

После некоторых колебаний хозяйка возвращает телефонную трубку на рычаг. Она делает это не из жалости к своей домработнице и ее мужу, а по причине недостатка времени: скоро конец обеду, и она просто не может позволить себе длительную возню с милицейским допросом, протоколом и задержанием. Алеша и Надя поспешно собирают вещи. У него — все тот же небольшой чемоданчик, у нее имущества чуть побольше — на саквояж и рюкзак. Татьяна Викторовна отсчитывает Наде триста рублей — зарплату за отработанные дни.

— Ну, не поминайте лихом, Татьяна Викторовна, — говорит Надя почти дружелюбно.

Она влюблена, и оттого все вокруг вызывает у нее симпатию — даже злобная хозяйка. Зачем ссориться, если можно расстаться по-хорошему? Татьяна Викторовна не отвечает. Алеша прощается только с Наташенькой.

Улица встречает их снежным сиянием и тридцатиградусным морозом. Куда теперь? Со времени Алешиного побега прошло всего десять дней. Вряд ли лагерные власти уже свернули погоню. Для них каждый непойманный беглец — несмываемый позор, чрезвычайное происшествие. За это лишают званий и снимают с работы, поэтому поиски наверняка продолжаются. «Вот ведь чертова поллитровка — все беды из-за нее, проклятой… Это ж надо — по собственной глупости лишиться такого надежного убежища! — думает Алеша, косясь на поспешающую вслед за ним Надю. — А теперь еще приходится тащить за собой эту хромую дурочку и ее шмотки…»

Но, против всех Алешиных ожиданий, Надя продолжает служить ему опорой и защитой. Коль скоро согревает ее душу спрятанный на груди листочек с клятвой, она не даст суженого в обиду. Надя не боится трудностей — жизнь приучила ее