Фельдмаршал Эйхгорн ввел на Украине немецкие военно-полевые суды. Их юрисдикции подлежали все политические и уголовные дела, украинским судам оставались только гражданские процессы. Рада и правительство протестовали. Генерал-лейтенант Грёнер предлагал даже ввести военное положение в Киеве. Решили обойтись без этой меры, но судьба киевской власти была уже решена.

28 апреля 1918 года в здании Рады продолжалось очередное заседание. Ругали немцев. Выступал бундовец Моисей Рафес, представлявший в Раде еврейское национальное меньшинство. Он говорил, что страной правит не Рада, страной правят немцы, и что такого поворота событий следовало ожидать еще в феврале, когда правительство пригласило их на Украину. Грушевский прервал превысившего регламент Рафеса: «Ваш час скінчився» («Ваше время истекло»). Как-то сама собой опустела министерская ложа. И вдруг с лестницы послышался шум и несколько десятков вооруженных немецких солдат во главе с майором Гассе вошли в зал заседаний: «По распоряжению германского командования объявляю всех присутствующих арестованными. Руки вверх!»[1072] – сказал по-русски немецкий офицер. Солдаты подняли винтовки и прицелились. Все, кроме Грушевского, подчинились, причем Рафес, «саркастически улыбаясь, стоял на трибуне» с поднятыми руками.

Грушевский побледнел, но не потерял мужества, не исполнил немецкий приказ, а дерзко ответил, что командует здесь он. Немец велел выдать организаторов похищения Доброго и назвал имена Ткаченко, Жуковского, Любинского, Гаевского, Ковалевского. Грушевский ответил: «Я их тут не вижу». Немцы начали обыск: искали в здании склад с оружием и досматривали самих делегатов, нет ли у кого револьвера или браунинга. Премьер-министра Голубовича во время обыска поставили в угол и запретили двигаться. Арестовали Любинского и Гаевского. Ткаченко успел спрятаться, арестовали только его жену. Жуковского взяли по дороге из дома на работу, министр земледелия Ковалевский некоторое время скрывался на конспиративной квартире, а затем бежал из Киева. Депутатов Рады, обыскав, распустили по домам.

Из воспоминаний Алексея Гольденвейзера: «Мы столпились в указанном нам помещении. Комизм положения невольно настроил всех юмористически. Обсуждали вопрос, что же с нами будет – поведут ли в тюрьму или, может быть, вышлют в концентрационный лагерь? Наше сидение взаперти продолжалось не больше часу. Вдруг двери на лестницу раскрылись, и кто-то грубым и насмешливым тоном крикнул нам: “Вон! Расходись по домам!”»[1073]

Депутаты Рады, несмотря на публичное унижение, собрались 29 апреля на свое последнее заседание. Они успели принять конституцию Украинской Народной Республики («Статут про Державний устрiй, права i вiльностi УНР»), после чего Грушевский объявил о ликвидации Рады и передаче всей власти Украинскому учредительному собранию, которое должно было приступить к работе через две недели. Правительство Голубовича ушло вместе с Центральной радой.

В тот же день на Михаила Грушевского было совершено покушение: какой-то человек в форме сечевых стрельцов ударил его штыком. Грушевский от штыка увернулся, но террорист ранил его жену. Кто стоял за покушением, выяснить не удалось, потому что этот переодетый «сечевик» был застрелен при попытке к бегству. Между тем именно сечевые стрельцы оставались последней опорой Рады. Опасаясь ареста или нового покушения, Грушевский ушел ночевать как раз в казарму сечевых стрельцов.

Кто бы мог подумать, что с этого дня начнется закат его политической карьеры. И хотя Михаил Сергеевич, немолодой, но энергичный и смелый человек, еще не раз будет пытаться вернуться в политику, но прежних высот уже никогда не достигнет. Время Грушевского, время украинской демократии ушло.

Гораздо хуже сложилась судьба его молодого коллеги, второго премьер-министра УНР Всеволода Голубовича. Вскоре после первых допросов немцы получат показания против Голубовича и арестуют его. На следствии и на суде Голубович признает все обвинения и будет терпеть настоящие издевательства прокурора, немца доктора Трейде: «Вы в самом деле такой глупый? Или вы прикидываетесь таким дураком?» С Голубовичем случится истерика, после чего он заявил судьям, что «больше никогда не будет делать этого». Трейде ответил: «Не думаю, что вам когда-нибудь снова доведется стоять во главе государства». Голубовича посадят в тюрьму, где он дождется очередной смены власти в Киеве. Его освободят из тюрьмы в декабре 1918-го, но к власти он больше не вернется. Переговоры в Бресте окажутся единственным несомненным достижением Голубовича.

В это время по всему Киеву уже «был раскидан и разбросан» манифест нового правителя Украины – гетмана Павла Петровича Скоропадского. Манифест назывался «Грамота ко всему украинскому народу» и был отпечатан на двух языках – на русском и украинском, причем украинский текст был составлен безграмотно. Текст был написан Александром Палтовым, который оказался на Украине в разгар мировой войны, а в апреле 1918-го стал правой рукой Скоропадского.

В «Грамоте» говорилось, что «бывшее украинское правительство» оказалось неспособным навести порядок в государстве, прекратить «дебоши и анархию». Поэтому «трудовые массы населения» обратились к нему, Павлу Скоропадскому, с просьбой создать новую государственную власть, «которая способна была бы обеспечить населению покой, закон и возможность творческой работы». Он откликнулся на призыв и, объявив себя «гетманом всея Украины», распустил Раду, отправил в отставку правительство Голубовича. Все распоряжения Временного и прежнего украинского правительства отменялись. Гетман восстановил право частной собственности «как фундамент культуры и цивилизации», разрешил неограниченную куплю-продажу земли, объявил о свободе торговли и частного предпринимательства[1074].

Винниченко заявлял, будто написали гетманскую грамоту «русские помещики и офицеры под общей редакцией немецкого генерала»[1075].

Кандидатуру Скоропадского рассматривали в числе многих. Он не был единственным претендентом на власть. Нужен был авторитетный, но управляемый человек, сторонник частной собственности, не социалист. Рассматривали кандидатуры землевладельца Евгена Чикаленко (тот не рвался к власти и не считал себя способным на такой высокий пост), Миколы Михновского (его организаторские способности оставляли желать лучшего), наказного атамана вольного казачества Ивана Полтавца-Остряницы (он был слишком молод, но уже заслужил репутацию авантюриста). Скоропадский, бывший гвардейский офицер, русский генерал, аристократ, в недавнем прошлом командир 1-го Украинского корпуса, смотрелся явно выигрышнее других. К тому же один из рода Скоропадских уже был гетманом – в начале XVIII века, сразу после изменившего (по украинской версии – «восставшего») Мазепы.