Свою роль сыграл и непререкаемый авторитет немцев в военном деле. Миф об их непобедимости будет развеян очень скоро как во Франции, на Западном фронте, так и на Украине. Но моряки-черноморцы в июне 1918-го еще не могли этого предвидеть.

Черноморцы долго-долго митинговали, благо митинг стал привычной частью жизни еще в революционном 1917-м. В конце концов большая часть моряков поддалась на демагогию Раскольникова и приняла решение затопить флот. Да так затопить, чтобы немцы никогда не смогли бы поднять корабли со дна морского. Просто утопить корабль, открыв кингстоны (клапаны, перекрывающие доступ забортной воде), как утопили крейсер «Варяг» в Русско-японскую войну, не хотели – немцы могли поднять такой корабль. Поднимали же японцы русские суда, давали им свои названия и ставили себе на службу. Корабли надо было привести в полную негодность, расстрелять торпедами.

18 июня началось самоубийство эскадры. Потрясенные жители Новороссийска стояли на берегу. Ругали большевиков, моряков и революцию. Смотрели, как эсминец «Керчь», которому досталась роль палача, под командованием старшего лейтенанта Владимира Кукеля расстреливал торпедами другие эсминцы и миноносцы.

Когда дело дошло до линейного корабля «Свободная Россия», многие заплакали. Линкор был рассчитан на бой с германскими или английскими дредноутами и тяжелыми крейсерами, а потому обладал не только огромной огневой мощью, но и феноменальной живучестью. Он выдержал пять прямых попаданий торпед и только после шестой торпеды начал тонуть. Над линкором, как и над погибшими миноносцами, был поднят сигнал «Погибаю, но не сдаюсь!».

В 1854 году князь Меншиков и адмирал Нахимов затопили несколько военных кораблей, чтобы перекрыть неприятельскому флоту вход в бухту Севастополя. Эти корабли, даже погибнув, исполнили свою боевую задачу.

Корабли, затопленные в Цемесской бухте, погибли напрасно. Миллионы рублей, политые по́том подданных Российской империи, как будто в печку бросили. Правда, многие эсминцы позднее удалось поднять, но линкор «Свободная Россия» остался лежать на дне. Цемесская бухта стала кладбищем русского флота. Когда корабли шли в Новороссийский порт, с палубы моряки и пассажиры могли увидеть целый лес торчащих из воды мачт.

Брат-близнец «Свободной России», линейный корабль «Воля», не пошел на убой. Его команда проголосовала против самоубийства. Дредноут вышел в море и взял курс на Севастополь. Кукель поднял на своей «Керчи» сигнал: «Судам, идущим в Севастополь. Позор изменникам России!» Но кто из них был изменником? Владимир Кукель, литовский дворянин, внук генерала, что пошел служить большевикам? Или капитан I ранга Александр Тихменев, командир «Воли»? Как только линкор прибудет в Севастополь, немцы интернируют его и заставят поднять германский флаг. Но до поражения и унизительного для Германии Компьенского перемирия 1918-го оставалось меньше полугода. Уже в 1919 году линкор «Воля» получит новое название – «Генерал Алексеев» – и вместе с оставшимися на плаву судами Черноморского флота поступит на службу вооруженным силам Юга России. Этот корабль примет участие в эвакуации белогвардейцев из Крыма и окончит свой век на последней стоянке старого русского (не советского) флота в порте Бизерта французской колонии Тунис.

Вместе с немцами возвращались и власти Украинской Народной Республики. Они понимали, какая постыдная роль им досталась. Вернуться к власти в немецком обозе – что может быть хуже для правителей нового национального государства? В народе Центральную раду стали называть «Центральной зрадой»[1043]. Украинское слово «зрада» означает предательство, измену.

Власти УНР пытались убедить немцев отказаться от настоящей оккупации. Они просили только передать в их распоряжение укомплектованные украинцами части германской и австрийской армий. Речь шла прежде всего об австрийских сечевых стрельцах и о двух германских дивизиях, набранных из военнопленных украинцев. Немцы с таким планом не согласились. Тогда украинцы предложили вовсе удивительную идею: пускай немцы переоденутся в украинскую форму и так сражаются с большевиками. Но идея войны, которую сейчас назвали бы «гибридной», германскому генштабу вовсе не понравилась. Немцы не собирались спасать репутацию украинского правительства. Они только согласились на предложение Петлюры ставить в авангарде немецких войск украинские части – и таким образом минимизировали свои потери. Если и начинался бой с большевиками, то его чаще всего вели гайдамаки при поддержке германской артиллерии.

В Киев гайдамаки Всеволода Петрова и сечевые стрельцы Евгена Коновальца, как мы помним, вошли несколько раньше немцев и даже провели свой парад на Софийской площади. Народ любит парады, и зрителей собралось тысячи. Как на праздник. Тем более что смотрели не на одних лишь гайдамаков: парад замыкала колонна пленных большевиков, которых победители провели по улицам Киева[1044].

Однако репутации УНР это не спасло, как не спасли ее и гордые заявления-обращения к народу. Еще 23 февраля под Житомиром украинское правительство заверяло население, будто германские войска – это только «дружественные силы», приглашенные «помочь нам в борьбе с врагами, силами, не вынашивающими каких-либо враждебных намерений и сражающимися вместе с нашими казаками под командованием нашего боевого штаба»[1045]. Последнее поражало больше всего: немцы под командованием петлюровского штаба! Вряд ли даже простые крестьяне могли в такое поверить. Но 7 марта уже в Киеве Центральная рада выступила с новым заявлением. Она утверждала, будто германцы и австрийцы пришли на украинскую землю как друзья и помощники «в трудный момент нашей жизни», что «у них нет намерений изменять наши законы и постановления или ограничивать независимость и суверенитет нашей республики»[1046].

«Робiтнича газета» славила Раду и ее достижения: восьмичасовой рабочий день для трудящихся, «социализацию» земли (ее передали селянам, наплевав на институт частной собственности), «почетный» мир с немцами[1047]. Это для России Брест стал невиданным в истории унижением, Украина же стала независимым государством.

Владимир Винниченко позднее иронизировал: простодушная хуторянка Украина «обручилась с бравым немецким генералом, чтобы найти у него защиту попранных прав украинской нации»[1048]. И «германский народ», а другими словами – германский империализм», «закрутивши кверху ус и громыхнув тяжелыми пушками, в порыве благородных рыцарских чувств отважно бросился на северного врага хуторянки»[1049].