Лориане не следовало бы доверять отцу, которому проникла в кровь жажда золота. Поскольку он решил уехать как можно скорее, ему было бы спокойнее на душе, будь Лориана пристроена, поэтому он и склонял ее к немедленному замужеству. Несмотря на давление отца, она отказалась выходить замуж только из-за того, что ее обидели. Однако, чтобы сильно не огорчать отца, она обещала подумать об этом. Мысли бедной Лорианы возвращались к Марио. Она полюбила его в Бурже, впервые полюбила настоящей любовью после стольких лет спокойной дружбы. И вот теперь из-за этой первой в ее жизни любви, любви, в которой она и сама себе не признавалась, ей приходилось краснеть от стыда и пытаться уничтожить это чувство. Да, в глубине души она гордо отказалась от неблагодарного Марио.

Итак, она повторила отцу то же, что искренне говорила ему раньше, то есть, что она никогда не считала этот брак возможным. И поклялась, что выйдет замуж за подходящего претендента на ее руку, если тот не будет ей противен.

Но такой претендент все не попадался. Никто из тех, кого представляла Лориане мадам де Ла Тремуй, ей не понравился, Она чувствовала в них ту же расчетливость, какая охватила ее отца, словно страсть, но страсть холодная и циничная.

Прекрасные дни протестантизма кончались, они уходили, как уходило прежнее общество предыдущего века. Протестантизм выглядел героически в великих гонениях, а Ришелье, расправляясь по роковой необходимости с последними его сторонниками, вовсе не вел себя как гонитель. Его устами к протестантам обращалась Франция. «Выбирайте себе свободно религию и не занимайтесь политикой! Обратимся вместе с нами против внешнего врага!» Протестанты хотели быть республикой, но превратились в подобие будущей Вандеи.

Кроме французских пуритан (героические, безжалостные и страшные люди, полностью принесшие себя в жертву два года спустя в Ла Рошели), французские протестанты склонялись к принципу французского единства, но многие из них решили окончательно примкнуть к этому принципу лишь тогда, когда победа обеспечит их партии выгодные долговременные преимущества.

Аристократия выторговывала себе преимущества: самые высокопоставленные хотели, чтобы им дорого заплатили, и подменяли свои потребности в религиозной свободе потребностями в деньгах и в должностях. Часть аристократии в силу обстоятельств рассуждала ошибочно, поставив себя перед выбором — или союз с заграницей, или окончательное поражение.

Лориана была возмущена видом многочисленных предательств, о которых заявляли каждый день. У нее сложилось весьма рыцарское представление о чести сторонников протестантизма. Теперь же она была вынуждена признать, что ее отец, чья алчность так ее оскорбляла, просто несколько позднее стал поступать так, как люди его поколения поступали всю жизнь. Более того, и множество молодых людей стремилось как можно скорей начать действовать в том же духе. Господин де Бевр был еще из лучших: ему не приходило в голову предать свое знамя. Он стремился лишь к тому, чтобы устроить свои дела, прежде чем это знамя упадет.

Конечно, Лориана могла встретить человека исключительного, но не встретила, может, потому, что, будучи мечтательной и рассеянной, не сумела отыскать его.

Молодость и красота горды, и горды по праву. Они ждут, что их откроют, и не хотят ничего открывать сами, боясь, что могут подумать, будто они предлагают себя.

Хотя мы до этого момента делали все возможное, чтобы показать жизнь наших персонажей в роли «сельских хозяев», и сведения, которые мы собрали, позволили нам немного изучить эту жизнь, мы вынуждены теперь перенестись немного вперед и поискать прекрасных господ из Буа-Доре довольно далеко от их мирного родового гнезда.

Было это, я думаю, 1 марта 1629 года. Гора Женевр, покрытая инеем, являла собой зрелище необычайного оживления как с одного, так и с другого склона, до самого входа в ущелье, именуемое Сузский перевал.

Это французская армия двигалась маршем на герцога Савойского, то есть на Испанию и Австрию, его верных союзниц.

Несмотря на жестокий холод, войско карабкалось вверх. Пушки волокли в гору по снегу. Это была величественная сцена, которая всегда удавалась французскому солдату на фоне грандиозных Альп, будь то под командованием Наполеона или Ришелье, и при Людовике XIII так же, как и при Ришелье. Солдаты не стирали в порошок скалы, что, говорят, удавалось гению Ганнибала, они двигались вперед с посохами в виде воли, отваги и бесстрашного веселья.

По одной из тропинок, пробитых в снегу параллельно дороге, два всадника поднимались бок о бок в гору по тому склону, что обращен в сторону Франции.

Один из них был молодой человек девятнадцати лет, крепкий и гибкий в движениях, он великолепно выглядел в изящном походном костюме того времени. Его снаряжение и оружие, а также то, что он передвигался не в строю, указывали, что это дворянин, участвующий в походе добровольцем.

Марио де Буа-Доре (читатель понимает, что никто другой нас не заинтересовал бы) был самым красивым всадником в армии. Его окрепшая юношеская сила ничуть не сделала грубее очаровательную мягкость его умного и открытого лица. Взгляд его был ангельски чист, но проступающая борода напоминала, однако, что этот юноша с небесным взглядом всего лишь обычный смертный, и тонкие усы подчеркивали немного небрежную, но сердечную и доброжелательную улыбку, пробивавшуюся сквозь обычную меланхолию юноши.

Великолепные вьющиеся каштановые волосы обрамляли лицо, спускаясь до плеч, а одна прядь, по моде времен Людовика XIII, падала ниже. Лицо, покрытое нежным румянцем, выглядело, однако, бледным. Изысканная внешность, совершенно естественно сочетавшаяся с изысканностью манер и одежды, вот что отличало этого юношу.

Таким увидел Марио всадник, волею случая оказавшийся рядом с ним.

Этому всаднику было лет сорок, он был худ и бледен, черты лица довольно правильные, рот подвижный, взгляд проницательный. В целом его лицо выражало некоторую хитрость, смягченную серьезной склонностью к размышлениям. Одет он был весьма необычно: в черной короткой сутане, какую носят путешествующие священники, но в военных сапогах и при оружии. Его поджарая гибкая лошадь шла быстрым шагом и вскоре поравнялась с прекрасным горячим конем Марио.

Два всадника молча поклонились друг другу, и Марио попридержал коня, чтобы дать дорогу старшему по возрасту.

Всадник, казалось, оценил такую вежливость и отказался обгонять молодого человека.

— Сударь, — заметил Марио, — наши лошади идут рядом, что доказывает, что обе они хороши, потому что я обычно с трудом сдерживаю своего коня, чтобы не дать ему обогнать других. Я вынужден пропускать вперед своих спутников, иначе бы я достиг вершины перехода раньше всех.

— То, что вы считаете недостатком своего великолепного коня, для моей лошади является достоинством. Я путешествую почти всегда в одиночестве, и никто меня не упрекает в том, что я излишне изнуряю своего коня. Но позвольте вас спросить, сударь, где я мог вас видеть? Ваше приятное лицо мне вроде бы знакомо.