Фрифтар довольно ухмыльнулся. Обезьяны пришлись как раз вовремя. Беспокойство Фрифтара росло, росло и недовольство зрителей. Нужно что-то делать! Эти вольпертингеры одного за другим истребляли лучших бойцов. Театр красивой смерти уже лишился любимцев публики: Нагельфара-паромщика, черных братьев и Эвела Многолапого. Наконец-то еще один вольпертингер повержен, и это он, Фрифтар, принес седого старика в жертву обезьяньим дубинкам. Вот что значит старая добрая бойня!

— И тшо это за цкадурая акдра? — прошипел Гаунаб. — О чем ты обвоще мадул? А?

Фрифтар смутился. Только теперь он заметил, что публика не аплодировала. Наоборот, с трибун слышались возмущенные возгласы и свист.

— Слупошай, как стисвит ронад! — язвительно продолжал Гаунаб. — Ты лвабон!

Фрифтар был окончательно сбит с толку. Такой реакции он не ожидал. Подобные сражения всегда нравились публике, да и королю тоже. А теперь зрители свистят, а король — в бешенстве. Неужели в Театре красивой смерти что-то переменилось, а советник и не заметил? Фрифтар не находил нужных слов.

— Ну, я думал… — начал он.

— Ты мадул! — брызгал слюной Гаунаб. — С киках это роп? Мадую здесь я, тикрен! Помзани!

В глазах короля сверкнуло безумие всей династии. Фрифтар тщательно обдумывал дальнейшую речь. Одно неверно сказанное слово, один неловкий жест — и его жизнь окажется под угрозой.

— Прошу прощения, Ваше Величество, я ошибся! — покорно пробормотал он. — Позвольте заверить вас, что следующий бой удовлетворит вашим высочайшим требованиям и пожеланиям народа. Склоняю главу в глубочайшем смирении и стыде.

— Лоскняй! — фыркнул Гаунаб. — Лоскняй логову, капо есть, что лоскнять! — Он швырнул в советника подушкой.

Согнувшись в низком поклоне, Фрифтар попятился к выходу. Он знал, когда можно ходить с высоко поднятой головой, а когда лучше не подставлять ее под удар. Пока рано с ней расставаться.

Какой унылый лес, — пропищал Львиный Зев. — Деревья из камня, кроны из тумана. Дождь идет беспрестанно. Немудрено, что тут растут одни эти отвратительные грибы.

Если Иггдра Силь ничего не перепутал, найти дорогу в Мертвом лесу и впрямь нетрудно. Почти на каждом каменном стволе росли черные грибы с маленькими остроконечными шляпками, и все они указывали в одну сторону. В сторону Бела, как надеялся Румо.

— Они растут и в наземном мире, в Большом лесу, — заявил Гринцольд. — Как-то в юности, когда я еще жил в лесу, полгода питался почти только этими грибами. К ним привыкаешь. Только мучаешься жуткими видениями, а из других измерений доносится ужасающая музыка. Я тогда целый месяц мыслил задом наперед и видел все черно-белым, а еще…

— Тссс! — прошипел Румо, остановившись.

— Что? — испугался Львиный Зев.

— Два голоса, — сказал Румо. — Где-то в лесу. Недалеко.

— Наверняка это привидения, про которых говорил Иггдра Силь. Они жутко завывают?

— Нет. Это не привидения. Голоса о чем-то спорят.

— О чем же?

Румо прислушался.

— Они говорят какую-то чепуху, — прошептал он. — Что-то о Беле. Прослежу за ними.

— Отличная мысль, — обрадовался Гринцольд. — А потом мы их прикончим!

— Непременно, — вздохнул Львиный Зев. — Так и сделаем.

Румо вырос перед двоими незнакомцами, будто из-под земли. Подкрасться к ним, прячась за огромными каменными стволами, не составило труда. С мечом в лапах он шагнул им навстречу, преградив дорогу.

Путники до смерти перепугались, но и Румо порядком удивился, ведь незнакомцы не были похожи ни на кого, с кем вольпертингеру до сих пор доводилось встречаться.

Тот, что повыше, доходил Румо до груди. Худой, бледнокожий, на голове — рожки, одет в странный черный костюм, а в руках — тонкое деревянное копье.

Второе существо выглядело совсем уж странно: вдвое ниже своего спутника, с головой и клешнями рака и куриными лапами. Голову венчала воронка, а вместо одежды на нем красовался бочонок.

Румо потерял дар речи.

— Вольпертингер! — прохрипел высокий, наставив копье на Румо. Руки у него дрожали.

— Так и есть, — отвечал Румо. — Я вольпертингер. А вы кто такие?

— Меня зовут Укобах, — ответил высокий.

— А я Рибезель, — добавил низкий.

— Откуда вы? И куда идете?

— Мы из Бела! — заявил Укобах.

— Идем в наземный мир! — подхватил Рибезель. — Да здравствует Снежный Урс!

И оба подняли вверх кулаки.

Тут Румо опешил.

— Урс? — переспросил он. — Вы знаете Снежного Урса?

УКОБАХ И РИБЕЗЕЛЬ

Укобах и Рибезель были представителями двух самых многочисленных групп жителей Бела. Укобах — знатный белянин, дальний родственник короля Гаунаба. Рибезель, напротив, происходил из низшей касты гомункулов, существ, созданных алхимиками.

Многочисленное семейство Укобаха имело значительное влияние на политику города и поддерживало близкие связи с политической и военной элитой, а кое-кто даже был представлен ко двору. Образование, какое получил Укобах, в Беле было доступно лишь избранным, и семья ожидала, что однажды он займет высокий пост на королевской службе.

У Рибезеля не было ни отца, ни матери. Как и все гомункулы, он появился на свет из алхимического варева — в Беле его называют материнским супом. Гомункулы исполняли в Беле самую черную работу, не имели никаких прав и не охранялись законом: убить гомункула не считалось преступлением. Любому белянину ясно: большего неравенства в социальном положении, чем между Укобахом и Рибезелем, и представить нельзя.

С самого детства Укобаха Рибезель был его слугой. Сопровождая Укобаха на уроках, Рибезель получил точно такое же образование, что и его господин. Рибезель стал Укобаху интересным собеседником, советчиком во всех делах, а также верным и равноправным другом, но об этом знали только они двое.

При посторонних они старательно притворялись господином и слугой, ведь дружба между белянами и гомункулами строго-настрого запрещалась и стоила бы Рибезелю головы.

Оставаясь же наедине, друзья превращались в ярых революционеров и противников государственного порядка. Они ставили под сомнение всемогущество и непогрешимость Гаунабов, представления в Театре красивой смерти считали не искусством, а варварством, ненавидели гнетущую архитектуру и вообще всю атмосферу города, им не нравилось, что алхимия ценится превыше всего. Укобах тайно рисовал картины, на которых Бел горел ярким пламенем, а Рибезель писал уничижительные стишки, высмеивавшие короля. Они с гордостью показывали друг другу свои творения, а потом тщательно прятали. Укобах и Рибезель были не только мятежниками, но еще и художниками, философами, вольнодумцами и предсказателями. До хрипоты спорили над любыми важными вопросами. Верно ли истолковано Красное пророчество? Действительно ли Бел — центр подземного мира? Имеют ли беляне право нападать на города в наземном мире и угонять жителей в рабство? Правда ли, что, если долго пробыть на солнце, можно сгореть? И что воздух в наземном мире ядовит?