– Идите к нам, Джейн, – радушно сказала миссис Димбл. – Сегодня мы не ждем от вас работы. Посидите тут с нами, поболтаем. Это мистер Макфи, хотя сегодня не его день. Пускай он лучше сам представится.

Мистер Макфи вытер наконец руки, бережно повесил полотенце за дверью, подошел и не без учтивости поклонился. Джейн протянула ему руку. У него рука была большая, шершавая, а лицо – умное и худое.

– Рад вас видеть, миссис Стэддок, – сказал он.

– Не верьте ему, Джейн, – сказала миссис Димбл. – Он тут ваш первый враг. Снам вашим не верит.

– Миссис Димбл! – сказал Макфи. – Я неоднократно объяснял вам разницу между субъективным доверием и научной достоверностью. Первая относится к психологии…

– …а от второй просто жизни нет, – сказала миссис Димбл.

– Это неправда, миссис Стэддок, – сказал Макфи. – Я очень рад вам. Мои личные чувства никак не связаны с тем, что я требую строго научных опытов, которые подтвердили бы гипотезу относительно ваших снов.

– Конечно, – неуверенно, даже растерянно сказала Джейн, – вы имеете полное право на собственное мнение…

Женщины засмеялись, а Макфи ответил, перекрывая голосом смех:

– Миссис Стэддок, у меня нет мнений. Я устанавливаю факты. Если бы на свете было поменьше мнений, – он поморщился, – меньше бы говорили и печатали глупостей.

– А кто у нас больше всех говорит? – сказала Айви Мэггс. Джейн удивилась: Макфи не реагировал. Он вынул оловянную табакерку и взял понюшку табаку. – Чего вы тут топчетесь? – спросила Айви Мэггс. – Сегодня день женский.

– Вы мне чаю не оставили? – спросил Макфи.

– Надо вовремя приходить, – сказала Айви, и Джейн подумала, что она говорит с ним точно так же, как с медведем.

– Занят был, – сказал Макфи, садясь к столу. – Полол сельдерей. Где-где, а в огороде женщине не разобраться.

– Что такое «женский день»? – спросила Джейн.

– У нас нет слуг, – отвечала матушка Димбл, – мы сами все делаем. Один день – женщины, другой – мужчины. Простите? Нет, это очень разумно. Он считает, что мужчины и женщины не могут хозяйничать вместе, поссорятся. Конечно, мы в мужской день не слишком придираемся, но вообще все идет хорошо.

– С чего же им ссориться? – спросила Джейн.

– Разные методы, дорогая. Мужчина не может помогать. Сам он хозяйничать может, а помогать – нет. А если помогает, сердится.

– Сотрудничество разнополых лиц, – сказал Макфи, – затрудняет главным образом то, что женщины не употребляют существительных. Если вместе хозяйничают мужчины, один попросит: «Поставь эту миску в другую, побольше, которая стоит на верхней полке буфета». Женщина скажет: «Поставь вот это в то, вон туда». Если же вы спросите, куда именно, она ответит: «Ну туда!» – и рассердится.

– Вот ваш чай, – сказала Айви Мэггс. – И пирога вам дам, хотя и не заслужили. А поедите, идите наверх, говорите про ваши существительные.

– Не про существительные, а с помощью существительных, – сказал Макфи, но она уже вышла.

Джейн воспользовалась этим, чтобы тихо сказать миссис Димбл:

– Миссис Мэггс тут совсем как дома.

– Она дома и есть, – отвечала матушка Димбл. – Ей больше негде жить.

– Вы хотите сказать, наш хозяин ее приютил?

– Вот именно. А почему вы спрашиваете?

– Ну… не знаю… Все же странно, когда она зовет вас матушкой. Надеюсь, я не сноб, но все-таки…

– Вы забыли, он и нас приютил. Мы тут тоже из милости.

– Вы шутите?

– Ничуть. И мы и она живем здесь, потому что нам негде жить. Во всяком случае, нам с Айви. Сесил – дело другое.

– А он знает, что она так со всеми разговаривает?

– Дорогая, откуда мне знать, что знает он!

– Понимаете, он мне говорил, что равенство не так уж важно. А у него в доме… весьма демократические порядки.

– Должно быть, он говорил о духовном равенстве, – сказала матушка Димбл, – а вы ведь не считаете, что вы духовно выше Айви? Или же он говорил о браке.

– Вы понимаете его взгляды на брак?

– Дорогая, он очень мудрый человек. Но он – мужчина, да еще и неженатый. Когда он рассуждает о браке, мне все кажется, зачем столько умных слов, это ведь так просто, само собой понятно. Но многим молодым женщинам не вредно его послушать.

– Вы их не очень жалуете, миссис Димбл?..

– Да, может быть, я несправедлива. Нам было легче. Нас воспитывали на молитвеннике и на книжках со счастливым концом. Мы были готовы любить, чтить, повиноваться, и носили юбки, и танцевали вальс…

– Вальс такой красивый, – сказала Айви, которая уже принесла пирог, – такой старинный.

Тут открылась дверь и послышался голос:

– Если идешь, иди!

И в комнату впорхнула очень красивая галка. За нею вошел мистер Бультитьюд, за ним – Артур Деннистон.

– Сколько вам говорить, – сказала Айви Мэггс, – не водите вы его сюда, когда мы обед готовим!

Тем временем медведь, не догадываясь о ее недовольстве, пересек кухню (как он думал – никому не мешая) и уселся за креслом матушки Димбл.

– Доктор Димбл только что приехал, – сказал ей Артур, – он пошел наверх. Вас тоже там ждут, Макфи.

Марк спустился к завтраку в хорошем настроении. Все говорили о том, что бунт прошел прекрасно, и он с удовольствием прочитал в утренних газетах свои статьи. Еще приятней ему стало, когда он услышал, как их обсуждают Стил и Коссер. Они явно не знали, что статьи написаны заранее, и не подозревали, кто их написал. У него все шло в это утро как нельзя лучше. Еще до завтрака он перекинулся словом о будущем Эджстоу и с Фростом, и с Феей, и с самим Уизером. Все они считали, что правительство прислушается к голосу народа (выраженному в газетах) и поставит город хотя бы на время под надзор институтской полиции. Введут чрезвычайное положение, дадут кому-нибудь полную власть. Больше всего подошел бы Феверстон. Как член парламента он представляет нацию, как сотрудник Брэктона – университет, как сотрудник института – институт. Словом, в нем слились воедино все стороны, которые иначе могли бы прийти в столкновение; статьи, которые Марк должен был написать об этом к вечеру, напишутся сами собой. Но и это не все. Из разговоров стало ясно, что есть и другая цель: в свое время, когда вражда к институту дойдет до апогея, Феверстоном можно пожертвовать. Конечно, говорилось это туманней и короче, но Марку было совершенно ясно, что Феверстон уже не в самом избранном кругу. Фея заметила: «Что с Дика взять, политик!..» Уизер, глубоко вздохнув, был вынужден признать, что дарования лорда Феверстона приносили больше плодов на ранней стадии его научного пути. Марк не собирался подсиживать его и даже не хотел, чтобы его подсидел кто-нибудь другой; но все это было ему приятно. Приятно было и то, что он (как выражался он про себя) «вышел на Фроста». Он знал по опыту, что везде есть незаметный человек, на котором почти все держится, и было большой удачей даже узнать, кто это. Конечно, Марку не нравилась рыбья холодность Фроста и какая-то излишняя правильность его черт, но каждое его слово (а говорил он мало) било в точку, и Марк наслаждался беседами с ним. Вообще, удовольствие от беседы все меньше зависело от приязни к собеседнику. Началось это, когда Марк стал своим среди прогрессистов; и он считал, что это свидетельствует о зрелости.