Щит с моим гербом повесили у входа. Зигфрид нахмурился, найдя ущемление достоинства: почему самым последним, крайним, ведь сэр Ричард уже владелец трех замков, я поспешил успокоить, что не все еще получили ясные приказы. И не всем мы преподали уроки, как тем рыцарям на дороге.

Зигфрид, Алан и виконт Теодерих ждали меня у выхода из часовни. Я увидел их лица, сам сделал подобающий вид, дескать, разговаривал с Богом, моим Верховным Сюзереном.

Зигфрид сказал почтительно:

– Надеюсь, вы замолвили словечко и за нас, сэр Ричард?

– Разве вы не со мной? – ответил я.

– Сэр Ричард! – воскликнули они в один голос, донельзя шокированные.

Я улыбнулся пошире, что-то здесь тонких шуток не понимают.

– С нами Бог, так кто же против нас?

– Никто, – ответил за всех Зигфрид гордо. – Мы видим, сэр Ричард, Дева Мария заверила вас в полной поддержке?

Я кивнул, рыцарство почему-то избрало своим знаменем именно Деву Марию, хотя, впрочем, это вообще-то понятно: мужчинам невыносима мысль, что выше их кто-то есть, пусть даже сам Бог, а вот Деву Марию допускают наверх весьма охотно: женщина!.. Это не мужчине покоряться или поклоняться.

– На всякий случай, – ответил я после паузы, – я заручился поддержкой и самого Господа Бога. Мы, паладины, как-то больше привыкли иметь дело с ним, в то время как простые рыцари – с Богородицей.

Зигфрид крякнул, смолчал. Понятно, что мужчина все же старше, у паладинов сюзерен и на небесах выше и могущественнее.

К нашей группе подошел сенешаль, поклонился учтиво:

– Доблестные рыцари, все приглашены занять места в нижнем зале.

Зигфрид нахмурился:

– В нижнем?

– Его переделали под залу суда, – заверил сенешаль.

Алан остался посмотреть, как расположились наши воины, но тут же появился Гунтер, поспешно заверил, что он следит за всем и всеми, ущемление достоинства и чести не допустит, все эти штучки знает, старый волк, так что, сэр Алан, идите с сэром Ричардом к остальным рыцарям, а он уж побудет с простыми воинами…

Впятером: я, сэр Зигфрид, сэр Алан, виконт Теодерих и Ульман, теперь сэр Ульман, вошли в помещение, где после солнечного дня показалось, как будто попали в склеп: светильники дают ровный красноватый свет, что высвечивает грозную красоту камня, но глаза приспособились, передо мной просторный зал, в середке единственный стол и кресло, зато под стенами сколочены плотниками роскошные помосты в три яруса.

Ульман плелся сзади, тихонько поскуливал, просился остаться с Гунтером, почему тому можно, а ему нет, Алан шепотом втолковывал, что ему, дурню, оказана великая честь, на рыцарский суд пускаются только рыцари. А он – рыцарь, рыцарь, рыцарь!

На скамьях уже отдельные группы рыцарей, в центре каждой сразу угадывается лидер, сюзерен, обычно матерый волчище с суровым лицом, испещренным шрамами. Только барон де Пусе, на него указал виконт Теодерих, выглядит не рыцарем, даже не воином, а неким великосветским хлыщем: бледное лицо, выпуклые губы, их принято считать порочными, да и само лицо, если на то пошло, даже я склонен признать порочным. Среди сверкания железа он единственный одет, как на бал к принцессе: малиновый камзол, голубые панталоны и оранжевые башмаки с сильно загнутыми носками, как туфли старика Хоттабыча. Рукава камзола по последней моде ужасно раздуты, словно шаровары запорожского казака.

На меня смотрели настороженно и даже враждебно. Единственный, кто с довольным ревом пошел навстречу и тут же ухватил меня в объятия, оказался сэром Тудором. Он тут же начал рассказывать ближайшим рыцарям, как мы завалили чудовищного кабана, те слушали с бледными улыбками, отходили по одному.

Подошел его отец, благородный лорд Устинакс, поклонился учтиво, в глазах некая настороженность:

– Благородный сэр Ричард, не кажется ли вам, что шагаете слишком быстро?

– Кто не идет вперед, – ответил я так же учтиво, – тот идет назад: стоячего положения нет.

– Но вы нарушили устоявшееся равновесие…

– Вся наша жизнь, – ответил я еще учтивее, – это непрестанный выбор между созиданием и разрушением. Кто знает, новое положение не будет ли лучше?

Он покачал головой:

– Вас не страшат возможные неприятности? Все-таки, захватив замок и земли сэра Гуинга…

Я улыбнулся.

– Ах вы об этой мелочи? Ну, это было так давно…

Он насторожился, взгляд стал острым:

– А что недавно? Сэр Ричард, у ваших людей посечены доспехи. Неужели что-то случилось в дороге?

Я отмахнулся с великолепной небрежностью могущественного лорда.

– Сэр Устинакс, ну что мы о таких приземленных вещах? Житейская мудрость – это понимание, что девяносто девять из ста опасностей, ожидание которых является источником страданий, не исполняются.

Он смотрел с сомнением, во взгляде попеременно менялось выражение, я наконец поинтересовался:

– Дорогой сэр Устинакс, что-то вас беспокоит?

– Сэр Ричард, не обижайтесь… на вас многие так смотрят. Вы – загадка. Никто еще, будучи настолько юн телом, не рассуждал так зрело. Не удивляйтесь, если о вас будут говорить, как о волшебнике, на старости переселившемся в тело молодого парня.

Тудор захохотал:

– А что еще брешут о вас, что брешут, дорогой друг!

– Что? – спросил я, насторожившись.

– А что вы умело… ха-ха!.. управляетесь с хозяйством свалившихся на вас земель!.. Ха-ха, как будто это дело для такого отважного воина, как вы, сэр Ричард!

Я развел руками. В этом мире каждый соответствует… тому, чему и должен. В моем же при обилии информации можно впитать ее неимоверное количество буквально с колыбели. Мой прадедушка и к старости знал не намного больше, чем в молодости, ибо прожил в той же деревне, где и родился, телевизора или радио у них не было, зато я знаю в сто тысяч раз больше. Это не значит, что все мои знания применимы, что толку от информации о породах деревьев на Мадагаскаре, температуре таянья льдов в Антарктиде, и как ловить глубоководную рыбу в Тихом океане? Но знаю и много полезного. Да и бесполезный багаж на самом деле не совсем лишний: это ассоциации, постоянная гимнастика мозгов.

– Я дурак, – признался я, – но мне повезло с наставниками. Они много видели, много знали, много испытали. Все передали мне. А я, хоть и дурак, но многое запомнил. У дураков, говорят, память просто замечательная! Это вроде компенсации за природную дурость.

Тудор отмахнулся, ничего не поняв, а лорд Устинакс посмотрел на меня чересчур внимательно, даже с подозрением.

– Кто так говорит, тот в самом деле знает и умеет многое.

– Ах, сэр Устинакс, если бы…

– Не скромничайте. Иная скромность паче гордыни.