Для улиц он обычно выбирал популярные мелодии — те, которые крутили по радио, да еще темы из старых шоу, джазовые стандарты, и прочее в том же духе. Та музыка, которую он извлекал из своей гармошки сейчас, была чистой магией. Она преображала его, делала невероятно живым и настоящим. Блюз, который он играл, казалось, заключал в себе все горести мира, а его плавные ноты хотя и не могли одолеть страдание, но смягчали его.

У меня даже руки зачесались, так хотелось взять скрипку и подыграть, но джемовать было не время. Поэтому мы просто стояли и ждали, когда он закончит. Последняя нота висела в воздухе дольше, чем это казалось возможным, но наконец он отнял гармонику от губ и положил ее на колени. Поднял набрякшие веки и посмотрел на нас. Как только музыка прекратилась, вся магия исчезла, и перед нами снова сидел старый бездомный негр, по губам которого скользила тень улыбки.

— Привет, Джилл, Джорди, — сказал он. — Что вы тут делаете?

— Ищем Бумажного Джека, — ответила ему Джилли.

Тот Самый Боссман кивнул:

— Да, лучше Джека мастера по бумаге не найти.

— Он меня беспокоит, — сказала Джилли. — Его здоровье.

— Ты у нас теперь врач, а, Джилл?

Она помотала головой.

— Есть у кого-нибудь покурить?

Тут мы оба замотали головами.

Он вынул из кармана окурок сигареты, который подобрал, должно быть, под навесом еще раньше, потом зажег его, чиркнув спичкой по молнии на джинсах. Глубоко затянулся, потом выпустил дым так, что его голова оказалась как бы в венке из сизо-голубых клубов, и все это не спуская с нас глаз.

— Чем больше беспокоишься, тем хуже для тебя, — сказал он наконец.

Джилли кивнула:

— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Ты знаешь, где его найти?

— Сейчас подумаю. Зимой он живет с мексиканской семьей в Баррио.

— А летом?

Тот Самый Боссман пожал плечами:

— Слышал, он устроил себе лагерь за пляжем.

— Спасибо, — сказала Джилли.

— Вряд ли он обрадуется непрошеным гостям, — добавил Боссман. — Если человек устраивает себе убежище где-нибудь в сторонке, то уж точно он внимания не ищет.

— А я и не думала ему навязываться, — уверила его Джилли. — Просто хочу убедиться, что с ним все в порядке.

Боссман кивнул:

— Ты — правильная бабенка, Джилл. Всегда все делаешь как положено. Мне и самому приходило в голову, что старина Джек выглядит неважно. Взгляд у него такой, как будто ему день прожить и то в тягость. Но ты гляди осторожнее там. Бродяги, они ведь такие, чужаков не сильно-то привечают.

— Мы будем осторожны, — сказала Джилли.

Тот Самый Боссман смерил нас долгим, задумчивым взглядом, поднял гармошку и снова заиграл. И все время, что мы шли вдоль пляжа к Лейксайд-драйв, а потом переходили улицу, направляясь к мосту через Кикаху, его протяжная мелодия, казалось, следовала за нами.

Не знаю, о чем думала Джилли, а я все прокручивал в голове ее слова. Про круги и про то, как они вертятся.

Сразу за лужайкой перед зданием Городского Совета, что по ту сторону реки, дорога начинает ощутимо ползти вверх. Перед холмами протянулся широкий, поросший густым кустарником пустырь, где каждое лето встают лагерем бродяги и прочие бездомные. Копы гоняют их время от времени, но большей частью оставляют в покое, а те тоже никого не трогают.

Когда мы подошли ближе, испугался я, а не Джилли; она, по-моему, вообще ничего не боится. Солнце скрылось за холмами, и хотя в городе еще стояли сумерки, здесь уже совсем стемнело. Я знаю немало бездомных и лажу с ними лучше многих — кому не хочется послушать веселую мелодию на скрипке, но среди них попадаются и головорезы, и я всю дорогу ждал, что мы вот-вот напоремся на этакого здоровенного пучеглазого деревенщину, который станет возражать против нашего присутствия в этих местах.

Мы и в самом деле напоролись на одного такого, но — как примерно девяносто процентов всех бездомных Ньюфорда — он оказался знакомым Джилли. Судя по его ухмылке, едва различимой в меркнущем свете дня, он обрадовался, увидев ее, хотя и удивился тоже. Это был высокий, широкоплечий детина в грязных джинсах, фланелевой рубахе, здоровенных, подбитых гвоздями башмачищах, с копной рыжих волос, которые спускались ему до плеч, а на макушке свалявшиеся пряди торчали дыбом. Звали его вполне подходяще — Рыжий. Воняло от него так, что я невольно сменил позицию и передвинулся на наветренную сторону.

Он не только знал, где расположился Бумажный Джек, но и отвел нас туда, только Джека не оказалось дома.

Сразу было видно, что здесь живет Джек, и никто иной. Аккуратно скатанная постель лежала рядом с рюкзаком, в котором, наверное, хранилась вся его одежда. Выяснять это мы не стали, мы ведь не в вещах его рыться пришли. За рюкзаком и постелью стоял холодильник, на котором примостилась коулмановская печка, и повсюду крохотные бумажные звездочки свисали с ветвей. Их там, наверное, было штук сто. Похоже было, будто стоишь в космосе, а вокруг настоящие звезды.

Джилли написала Джеку записку, после чего Рыжий вывел нас обратно на Лейксайд-драйв. Никакой благодарности от нас он не ждал. Просто развернулся и побрел назад, едва мы достигли подстриженных газонов на границе с пустырем.

Мы с Джилли тоже распрощались. Ее ждала работа — какой-то заказ для развлекательного ньюфордского еженедельника, «В городе», а у меня не было желания тащиться за ней в студию и смотреть, как она рисует. Джилли спустилась в метро, а я решил прогуляться. Устал я к тому времени изрядно, но выдалась одна из тех редких ночей, когда кажется, что город улыбается. Все вокруг словно сверкает, не видно ни копоти, ни грязи. После всего, что мне довелось пережить за этот день, сидеть взаперти не хотелось. Хотелось гулять и радоваться ночи.

Помню, я думал о том, что прогулка со мной в такую ночь, как эта, пришлась бы по душе Сэм — той Сэм, которую я потерял, но необязательно той, в которую она превратилась. Я совершенно не знал этой другой Сэм и не был уверен, что хочу знать, даже если мне удастся ее найти.

Поравнявшись с собором Святого Павла, я остановился у крыльца. Хотя лучшей ночи для прогулок и пожелать было трудно, меня так и тянуло зайти. Я толкнул дверь, и она сразу же беззвучно отворилась. Я уже стоял у заднего ряда, положив руку на спинку скамьи, когда вдруг услышал чей-то кашель.

Я застыл, готовый сорваться с места. Я не знал, как работают церкви. Может, то, что я залез сюда среди ночи, было вроде... ну не знаю, святотатства, что ли.

Я посмотрел вперед и увидел, что на передней скамье кто-то сидит. Кашель повторился, и я двинулся по проходу дальше.

Наверное, чутье подсказало мне, что я найду его здесь. Иначе разве бы я вошел?

Бумажный Джек кивнул мне, когда я присел рядом. Футляр со скрипкой я пристроил у ног, а сам откинулся на спинку скамьи. Я хотел спросить его о здоровье, рассказать, как беспокоится за него Джилл, но накопившаяся за день усталость внезапно нахлынула на меня. Я и сам не успел заметить, как задремал.