Я слушал их, и по коже у меня бегали мурашки.

Как бы то ни было, план сработал, и «Глобус» получил замечательную серию снимков прыжка, призванную проиллюстрировать мой очерк.

Мы знали, что, если «Стандарт» и заполучил снимок этого инцидента, он вряд ли воспользуется им: «Стандарт» претендовал на звание семейной газеты и делал все возможное, только бы их чтиво подходило для всех и каждого.

Но «Глобус» мог опубликовать что угодно и не упускал никаких возможностей. Мы давали самые животрепещущие новости без всяких прикрас.

— Этот парень был просто психом, — входя, сказал Герб и уселся рядом со мной.

— Весь этот чертов мир состоит из психов, — ответил я. — За последний месяц это шестая птичка, вспорхнувшая с небоскреба. Я бы предпочел, чтобы меня засадили в отдел некрологов, или деловой хроники, или еще куда. Я сыт кровью по горло.

— Вот так всегда и бывает. Сперва не знаешь, что снимать, потому что ничего достойного, а потом опять же не знаешь, потому что чертовщина прет из всех дыр.

Герб был прав. С новостями всегда так: они идут полосой. Волна преступности, волна дорожных происшествий и волна самоубийств. Но тут было что-то не то. Кроме прыгавших с высоты кретинов было много всякого другого.

Один парень перебил всю семью, а потом направил дуло на себя. Другой во время медового месяца зарезал молодую жену. А третий окатил себя бензином и чиркнул спичкой.

И всякие такие бессмысленные идиотизмы.

Ни один здравомыслящий репортер не станет возражать против некоторой доли насилия, потому что без этого новости — не новости. Но насилие уже перехлестывало через край, и это было чуточку мерзко и тревожно, вполне достаточно, чтобы замутило даже заработавшегося охотника за новостями, которого подобные вещи трогать не должны.

Но тут пришел рассыльный с газетами, и, скажу без ложной скромности, вся редакция прямо-таки упивалась моим очерком. Да так оно и должно быть: я тщательно продумал и скомпоновал его, пока наблюдал, как эта птичка скачет по карнизу.

Снимки тоже были хороши. Отличный комплект для торговли вразнос. Я почти явственно видел, как Дж. Р. потирает руки, облизывает губы и похлопывает себя по заднице от удовольствия, что мы сделали такой выпуск.

Наш научный редактор Билли Ларсон небрежной походкой подошел к моему столу и раскинулся на нем. Билли — парень довольно-таки курьезный. Носит большие роговые очки и шевелит ушами, когда возбужден, но зато знает массу всего о науке. Может взять пересушенную, пресную научную статью и всыпать туда столько перца и соли, что даже интересно будет читать.

— У меня идея! — провозгласил Билли.

— У меня тоже. Я иду к Датчмену и угощаю себя бокалом пива, а то и двумя-тремя.

— Надеюсь, — вмешался Герб, — теперь-то это не связано с доком Аккерманом и его машиной времени.

— He-а, — ответил Билли, — другое. Машина времени теперь не диковинка, людям надоело про нее читать. По-моему, старый плут раскрыл еще не все карты, да что с того? Машина времени никому не нужна, все ее боятся.

— А что же на этот раз? — спросил я.

— Солнечные пятна.

Я попытался отмахнуться от него — очень уж хотелось пива, я почти чувствовал его вкус, но, если у Билли завелась идея, он впивается как клещ и не выпускает, пока не выложит все без остатка.

— Как широко известно, — начал он, — солнечные пятна воздействуют на человека. Много пятен — и начинается веселая жизнь: акции и облигации подымаются, цены лезут вверх. Но с другой стороны, растет и нервное напряжение. Растет число вспышек насилия, народ приходит в возбуждение.

— Силы зла выходят на свободу, — подсказал Герб.

— Вот именно, — согласился Билли, — Русский ученый Чижевский[7]указал на это лет тридцать назад. По-моему, это он обнаружил, что активность на фронтах Первой мировой войны четко связана с появлением на Солнце больших пятен. А апоплексические удары в тридцать седьмом году вызваны самым быстрым взлетом кривой солнечной активности за последние двадцать лет.

Меня это как-то не тронуло, зато Билли охватил азарт. Такой уж он человек, энтузиаст своего дела.

— Народ буквально встает на голову! — восклицал он, а в глазах его пламенел огонек фанатизма, как бывает всякий раз, когда Билли почует материал, от которого читатели «Глобуса» затаят дыхание, — И не просто народ, а народы — нации, культуры, цивилизации. Если устроить экскурс в историю, легко обнаружить параллели между циклами солнечной активности и значительными историческими событиями. Возьмем, к примеру, год тысяча девятьсот тридцать седьмой, когда было много апоплексических ударов. В июле этого года цикл активности Солнца взлетел до максимума, а индекс Вольфа[8]равнялся ста тридцати семи! Ученые абсолютно уверены, что периоды возбуждения народных масс объясняются резким изменением нервных и психических характеристик человечества, происходящим во время максимума солнечных пятен, но никто толком не знает причин подобных изменений.

— Ультрафиолетовые лучи, — выговорил я сквозь зевоту, припомнив, как читал что-то эдакое в журнале.

Билли пошевелил ушами и продолжал:

— Очень вероятно, что ультрафиолет играет здесь немалую роль. Сами пятна не являются центрами значительной эмиссии ультрафиолета, но они могут быть причиной изменений в атмосфере Солнца, что, в свою очередь, влечет увеличение продукции ультрафиолета. Большая часть попадающих на Землю ультрафиолетовых лучей расходуется на преобразование кислорода в озон, но на поверхности колебания его интенсивности могут достигать двадцати процентов. А ультрафиолет вызывает определенные изменения в человеческих железах, особенно в эндокринной системе.

— Чушь собачья, — равнодушно заметил Герб, но Билли ничто не могло удержать, и он выложил козырь:

— Ну, тогда скажем, что колебания солнечной активности, связанные с пятнами, влияют на характер психики и интеллектуальный облик всех людей Земли. Иными словами, поведение людей определяется циклами солнечной активности. Сравним, скажем, усредненные показатели Доу-Джонса[9]с солнечными пятнами, и тогда обнаруживается, что они явно подвержены воздействию Солнца. В двадцать восьмом и двадцать девятом годах было много пятен. Осенью двадцать девятого солнечная активность резко снизилась, и рынок лопнул. В тридцать втором и тридцать третьем он скатился на самое дно, и то же самое случилось с пятнами. Уолл-стрит[10]следует за солнечными пятнами.