Морган поднялся по лестнице.

Потом по напряжению его мускулов Валансоль догадался, что он делает какое-то усилие. Плита, закрывавшая выход из склепа, поднялась, в душное подземелье проник тусклый сумеречный свет, и пахнуло свежим ароматом сена.

— А! — воскликнул Валансоль. — Да мы попали на сеновал! Что ж, это мне больше по душе!

Морган ничего не ответил, но помог своему товарищу выбраться из подземелья и опустил на место плиту.

Валансоль стал осматриваться и обнаружил, что они находятся в обширном помещении, заполненном сеном. Бледный свет вливался сквозь окна своеобразной изящной формы, необычной для склада фуража.

— Нет, — заметил Валансоль, — пожалуй, это не сеновал.

— Взбирайся-ка на сено и садись у окна, — отозвался Морган.

Валансоль живо вскарабкался на стог, как школьник на каникулах, и уселся под самым окном.

Через минуту Морган расстелил перед ним салфетку, положил на нее пирог, хлеб, ножи, вилки и поставил бутылку вина и два стакана.

— Вот как! — вырвалось у Валансоля. — Лукулл обедает у Лукулла!

Потом, поглядев в окно, он увидел какое-то строение со множеством окон, перед которым расхаживал часовой; казалось, оно примыкало к зданию, где скрывались друзья.

— Честное слово, — заявил он, — мне кусок не полезет в горло, пока я не узнаю, где мы обретаемся. Что это за строение и почему у ворот разгуливает часовой?

— Ладно, — отвечал Морган, — если тебе уж так захотелось узнать, я тебе все разъясню: мы находимся в Бру, в знаменитой церкви, постановлением муниципального совета превращенной в склад фуража. Соседнее здание — казарма жандармов, а часовой, как видно, охраняет нас с тобою, он не допустит, чтобы нас потревожили среди ужина или схватили во время сна.

— Молодцы жандармы! — усмехнулся Валансоль, наполняя свой стакан. — За их здоровье, мой друг!

— И за наше! — добавил, смеясь Морган. — Черт меня подери, если кому-нибудь взбредет в голову явиться сюда за нами!

Не успел он допить свой стакан, как вызов, брошенный им черту, как будто оказал действие: внезапно раздался пронзительный окрик часового:

— Кто идет?

— О! — воскликнули молодые люди. — Что это значит?

Со стороны Пон-д'Эна появился отряд человек в тридцать; обменявшись паролем с часовым, отряд разделился: большая его часть под командой двух человек, видимо офицеров, вошла в казарму, остальные продолжали свой путь.

— Внимание! — прошептал Морган.

И друзья, стоя на коленях, чутко прислушиваясь и вглядываясь в происходящее за окном, стали ждать, что будет дальше.

Объясним же читателю, что означало появление жандармов в четвертом часу утра, когда молодые люди, приступая к ужину, почитали себя в полной безопасности.

Дочь смотрителя не ошиблась: с жандармским капитаном в помещении тюрьмы разговаривал не кто иной, как Ролан. У Амели были все основания тревожиться: ее брат действительно выслеживал Моргана.

Ролан и не подозревал, что глава Соратников Иегу так дорог его сестре, и если не заглянул в замок Черных Ключей, то лишь потому, что опасался, как бы не проговорился кто-нибудь из слуг.

Он тоже заметил Шарлотту в комнате ее отца, но она не выказывала удивления, и ему подумалось, что девушка его не узнала, тем более что он пробыл в тюрьме лишь несколько минут; обменявшись какими-то словами с капитаном, он отправился на Бастионную площадь, где они условились встретиться; в этот час площадь была совершенно безлюдна.

Сдав тюремщику арестованных, жандармский капитан поспешил к Ролану. Молодой полковник с нетерпением поджидал его, шагая взад и вперед по площади.

При тюремном смотрителе Ролан только назвал себя; теперь он мог подробно объяснить, в чем дело.

Итак, он сообщил жандармскому капитану о цели своего приезда.

Подобно тому как в многолюдном собрании иной раз просят предоставить слово, чтобы высказаться по личному вопросу, и тут же получают разрешение, Ролан, кровно заинтересованный в этом предприятии, попросил первого консула именно ему поручить преследование Соратников Иегу и легко получил согласие своего шефа.

Приказ военного министра передавал в его распоряжение не только гарнизон в Бурке, но и гарнизоны окрестных городов.

Приказ министра полиции обязывал всех жандармских офицеров оказывать ему поддержку.

Естественно, Ролан решил прежде всего обратиться к жандармскому капитану в Бурке, которого он давно знал как человека мужественного и исполнительного.

Его ожидания оправдались; жандармский капитан, кажется, готов был с досады растерзать Соратников Иегу: они останавливали дилижансы в четверти льё от города, но ему никак не удавалось их захватить.

Капитану было известно, что рапорты о трех последних ограблениях были направлены министру полиции, и понимал, в каком скверном тот настроении.

Но Ролан поверг его в крайнее изумление, рассказав ему, что произошло в Сейонском монастыре в ночь, когда он там караулил, а главное, что приключилось с сэром Джоном в этом же монастыре на следующую ночь.

Правда, до капитана дошли слухи, что гость г-жи де Монтревель получил удар кинжалом в грудь, но никто не подавал жалобы, и он считал себя не вправе рассеивать мрак, окружавший это происшествие, полагая, что Ролану нежелательно предавать его огласке.

В ту тревожную пору полиции приходилось на многие беззакония смотреть сквозь пальцы.

Ролан хранил молчание, намереваясь в свое время самолично выследить засевших в монастыре переодетых монахами убийц.

На этот раз он явился, располагая всеми средствами, чтобы осуществить свое решение, и с твердым намерением не возвращаться к первому консулу, пока не добьется успеха.

Вдобавок Ролана привлекали приключения такого рода. Они были сопряжены с опасностью и давали повод блеснуть отвагой.

Представлялся случай пойти на смертельный риск, сражаясь с людьми, которые не щадили своей жизни и безусловно не пощадили бы и его.

Ролан даже не подозревал, что по приказу Моргана находится под особой охраной и что только это спасло его в ночь, когда он караулил в монастыре, а также в тот день, когда он сражался с Кадудалем.

Откуда было ему знать, что над его именем стоял самый обыкновенный знак креста и этот символ искупления спас ему жизнь в двух концах Франции, удаленных друг от друга на двести пятьдесят льё?

Ролан решил, что первым делом следует оцепить Сейонский монастырь, обыскать его вплоть до самых потаенных закоулков; он был уверен, что это ему удастся.

Однако час был уже поздний, и это предприятие пришлось отложить до следующей ночи.