в жизни Забелы как раз вовремя для того, чтобы восстановить справедливость. Вдохновлённый поэтическим голосом Надежды Ивановны (лирическое сопрано было его любимым тембром), он стал создавать оперы чуть ли не специально для неё. Услышав, как Забела поёт его «Снегурочку», Римский-Корсаков внёс изменения в уже готовую партию, ориентируясь на трактовку певицы: такое в мире музыки случается, мягко говоря, нечасто! Современники отмечали особенный характер Забелы-Снегурочки, которому певице удалось придать весенние, тёплые черты. Она пела Панночку в «Майской ночи», Ольгу в «Псковитянке» и каждый раз получала восторженные отклики от композитора. В Забеле Римский-Корсаков нашёл идеальную певицу, и, как пишет Барсова, наступил период его «небывалого творческого подъёма. Если за тридцать лет им было написано семь опер, то за следующее десятилетие (1898–1908) – восемь, из них семь опер вошли в сокровищницу не только русской, но и мировой оперной классики. Многие его сценические героини отныне будут воплощать некий эстетический идеал, обретённый наконец композитором в искусстве Н.И. Забелы. Отныне она и вдохновительница, и непревзойдённый интерпретатор его музыки».

Забела и Римский-Корсаков в творческом плане были буквально созданы друг для друга, и Надежда Ивановна войдёт в историю музыки в статусе «корсаковской певицы». Она станет первой – и самой пленительной! – Марфой в посвящённой ей «Царской невесте». Будет блистать на сцене в постановках «Боярыни Веры Шелоги», «Кащея Бессмертного», «Ночи перед Рождеством», «Золотого петушка». Создаст незабвенный образ Царевны-Лебеди в «Сказке о царе Салтане». Римский-Корсаков и Забела со временем станут близкими друзьями и конфидентами: их многолетняя переписка, сохранившаяся в архивах, – это настоящий памятник истории русской музыки. Композитор будет присылать ей новые арии, подбадривать в трудную минуту. Забела – по натуре очень искренняя, не умеющая кривить душой, не способная к интригам – будет отвечать ему абсолютным доверием.

Римский-Корсаков подружился и с Врубелем, он очень серьёзно воспринимал его мнение, они также переписывались. («Так спетой Снегурочки, как Надежда Ивановна, я раньше не слыхивал», – писал Врубелю Корсаков.)

В январе 1898 года Врубели получили бесценный подарок из Петербурга – два романса, посвящённых Надежде Ивановне и Михаилу Александровичу. Забеле предназначалась «Нимфа» на слова Аполлона Майкова. Врубелю – «Сон в летнюю ночь».

Декорации к «Царской невесте» (1899, Музей имени А.А. Бахрушина, Москва) было доверено исполнить Врубелю, а его сценическое воплощение «Сказки о царе Салтане» стало, по мнению современников, новым словом в этом жанре – и превосходило своей мощью всё ранее сделанное им для театра.

Во время гастролей Мамонтовской оперы в Петербурге (дирижировал здесь нередко Рахманинов, а в главных партиях выступал Шаляпин) Забела и Врубель обязательно гостили в доме Римских-Корсаковых, и композитор, в свою очередь, бывал у них в Москве на Пречистенке.

Совместное творчество и дружба продолжались вплоть до самой смерти композитора в июне 1908 года. Забела и Корсаков не прекращали переписываться, поддерживали связь даже в самые трудные годы жизни Надежды Ивановны. Именно Корсакову Забела скажет о том, как невыносимо тяжела стала теперь её некогда счастливая жизнь. Судьба наносила безжалостные удары со всех сторон, и сказка, в мир которой Надежда вступила так доверчиво и радостно, на глазах обращалась трагедией.

Демон поверженный

«Царевна-Лебедь» стала лебединой песнью Врубеля. Выше он уже просто не сможет подняться. Премьера оперы «Сказка о царе Салтане» прошла 21 декабря 1900 года, а эту картину Врубель писал на хуторе в Плисках, гостя у семьи Ге летом того же года. Они вновь совпали с женою – Забела в тот период репетирует партию Царевны-Лебедя, а Михаил вечерами читает жене сказку Пушкина. Последнее затишье перед бурей.

Лебедь Врубеля лишь слегка похожа на Забелу, но лицо её нам знакомо: в нём слились воедино черты всех женщин, которых он любил, рисовал и придумывал, а глаза Царевны напоминают о том, кого художник так и не смог позабыть. Это глаза Демона. Лебедь словно оборачивается на зов того, кто стоит перед ней: ещё миг, и её белоснежные крылья затрепещут, она взлетит над водой и исчезнет, оставив после себя смутную печаль… Искусствовед А.П. Иванов назовёт её впоследствии «Девой-Обидой, что плещет лебедиными крылами на синем море», а поэт Александр Блок будет держать репродукцию картины в своём кабинете.

Срок счастья, отведённый Забеле и Врубелю, был краток. Улучшение состояния художника, вызванное женитьбой и, пусть и относительным, но всё же признанием, продолжалось недолго. В жизнь его вновь возвращался Демон.

Подвижная психика не выдержала испытаний, пережитых Врубелем летом 1901 года, когда родился его долгожданный сын Саввочка, названный в честь благодетеля Мамонтова.

Ребёнок был желанным, никто не подозревал, что маленький Савва появится на свет с заячьей губой, будет болезненным и нервным… Чуткого к красоте Врубеля напугала внешность мальчика, рождение такого ребёнка вызвало у него целую бурю чувств. Он пишет портрет сына (1902, Русский музей), и у Саввочки здесь глаза Демона – глаза врубелевской души…

Надежда Ивановна – нежная, заботливая мать, она кормит мальчика грудью, волнуется о каждом его вздохе, переживает лёгкую простуду малыша, как серьёзную болезнь, но не прекращает работы в театре. К постоянным хлопотам прибавляется теперь ещё и волнение за мужа – его душевное заболевание, проявившееся в молодости и временно отступившее, разгорается с новой силой. Поведение художника непредсказуемо, он агрессивен, может броситься с кулаками на незнакомого человека. Забела боится оставаться с ним в одном доме и пишет Римскому-Корсакову буквально следующее: «В настоящее время совместная жизнь с ним совершенно невозможна, и если он не уедет, то уеду я, как это ни трудно с маленьким ребёнком. Я хочу уже кое-как окончить сезон, потому что пение теперь делается для меня большим вопросом».

Врубель на тот момент уже полностью порабощён своим Демоном, он создаёт всё новые и новые его трактовки. Надежда Ивановна сообщает Римскому-Корсакову, что «Демон у него совсем необыкновенный, не лермонтовский, а какой-то современный ницшеанец – поза лежачая, головой вниз, ногами вверх, точно он скатился с какой-то скалы…»

Забела, как всякий психически здоровый человек, не сразу понимает, что состояние мужа вызвано болезнью: пока она говорит лишь о том, что «в нём как будто парализована какая-то сторона его душевной жизни». С сумасшествием Надежда Ивановна до той поры имела дело лишь на сцене. Ольга Книппер, восхищавшаяся Забелой в роли Марфы, в письме Чехову в числе прочего писала: «Я так хорошо плакала в последнем акте – растрогала она меня. Она удивительно просто ведёт сцену сумасшествия [курсив мой. – А.М.], голос у неё чистый, высокий, мягкий, ни одной крикливой ноты, так и баюкает».

В 1902 году Врубель принимается за работу «Демон