Могу представить, как остро реагировал Венедикт Васильевич на пророческие высказывания Достоевского о будущих бедствиях обезбоженного человечества. В этом убеждает его замечание в одной из июльских записей за 1961 год по поводу нацизма и конкретно Генриха Гиммлера: «Кстати, в расовой плоскости решается то, что коммунистами решается в плоскости социальной. Второе менее эффективно, но более благоразумно. Ср. у Гиммлера: “Это как раз то, что я хотел бы внушить СС и, как я полагаю, внушил в качестве одного из самых священных законов будущего: предметом нашей заботы и наших обязанностей являются наш народ и наша раса, о них мы должны заботиться и думать, во имя них мы должны работать и бороться и ни для чего другого. Всё остальное нам безразлично” (из выступления рейхсфюрера перед группой руководителей СС, Познань, 4/Х — 43 г.). Параллельные линии от Дарвина и Маркса»11.

Венедикт Ерофеев, прочитавший вышедшую в Москве в 1955 году книгу «Нюрнбергский процесс», обращался к конкретным фактам: «В одном только Дахау было заключено 2000—2500 священников со всех сторон Европы. Один из заключённых, католический священник, вспоминает между прочим: “Со священниками в лагере Дахау иногда обращались хуже, чем с евреями”. “Для производства медицинских экспериментов особенно охотно отбирали священников... Многие при этом умирали, многие превращались в калек, некоторые выздоравливали”. “Или, привернув пожарный рукав к водопроводу, направляли в течение 38 минут струю на область сердца. Дольше не выдерживал никто”». В ряду различных материалов о нацистских зверствах Венедикт Ерофеев приводит показания Густава Зорге, надзирателя в концлагере Саксенхаузен: «“Он (один из членов секты “Исследователи Библии”) был закопан по самое горло. Была выкопана яма, и его поставили в неё, так что виднелась только шея. А затем яму засыпали... Остальные заключённые должны были оправляться на его голову... По моему указанию...” Прокурор: “Много ли было случаев, когда закапывали в землю служителей культов?” Зорге: “Судя по разъяснению, которое дал мне штандартенфюрер Лихтенбергер, это средство часто практиковалось в лагере... Это была общая акция против церкви”»12.

Говорить, не лукавя, правду — это Венедикт Ерофеев для себя решил твёрдо, раз и навсегда. От этого правила не отступал. Его розыгрыши и эпатаж журналистов в счёт не идут. И называл он эти свои импровизационные придумки соответственно грубо — использовал обсценную лексику, а проще говоря, мат.

Пришло время для Венедикта Ерофеева окончательно определиться в своём мировоззрении. Он задал себе такую насыщенную программу чтения, что трудно представить, как ему удалось её выполнить. За три месяца, начиная с июня и по август, он «прошерстил» сочинения многих христианских святых, святителей, выдающихся богословов и философов. Особое место в его желании духовно себя укрепить было отведено Библии. Помимо этой священной книги в его круг чтения вошли труды Климента Александрийского[297], христианского философа, Отца Греческой православной церкви, автора таких работ, как «Увещания язычникам», «Педагог», «Строматы». В последнем упомянутом мною труде содержится апология философии как «дела Божественного промышления»13.

С каждым прошедшим днём круг чтения Венедикта Ерофеева расширялся. В июне в этот круг вошли сочинения Григория Богослова[298] и Иоанна Златоуста[299], двух из трёх вселенских святителей и учителей, греческого теолога и раннехристианского писателя Оригена[300] — его апологетический трактат «Против Цельса» и труд «О началах», объясняют христианские догматы.

Ориген, этот радетель христианского вероучения, претерпел за свою жизнь немало страданий. Ему принадлежит мысль, что в Библии заключены три смысла, соответствующие трём составным частям человека: телу, душе и разуму. Фернан Комт объясняет, какое содержание вкладывал Ориген в каждый из этих смыслов: «Буквальный смысл связан с телом. Нравственный смысл соотносится с поиском в перипетиях библейского сказания аллегории, способной послужить созданию нравственного мира. Духовный смысл ведёт к “мудрости, покрытой тайной”»14.

Венедикт Ерофеев выписал из сочинения Оригена «Против Цельса» два положения, которые в какой-то степени оправдывали тот образ жизни, который он выбрал для себя: «Христиане должны страдать и скорбеть в этом мире, ибо им принадлежит вечная жизнь»; «Христианин возвышается над всем миром, поставленный святым воодушевлением вне мира»15.

Высказывания христианского писателя Тертуллиана[301], одного из первых, кто написал свои книги «К народам», «Апологетика» и трактаты «Против Гермогена», «Против Марциона» и другие на латинском языке, также пришлись по душе Венедикту Ерофееву: «Раньше всех вещей Бог был един, он сам был для себя и миром, и местом, и всем. Но он был един потому, что вне его ничего не было»; «Верю, потому что абсурдно»; «Похоть Господь приравнял к распутству»16.

К Блаженному Августину[302], теологу и одному из величайших Отцов Церкви, Венедикт Ерофеев относился с особым пиететом. Само происхождение и жизненный путь этого человека вызывали у него уважение. Обращусь опять к Фернану Комту: «Августин родился в чиновничьей семье от отца-язычника Патрикия и матери-христианки Моники. Родители хотели, чтобы сын изучал в Тагесте право, и несколько месяцев собирали деньги на учёбу, так что шестнадцатый год своей жизни он провёл в безделье и предавался удовольствиям со всей пылкостью юной натуры. С семнадцати лет до тридцати одного года Августин прожил с карфагенянкой, которая в 372 году родила ему сына Адеодата. в 19 лет Августин прочитал “Гортензию” Цицерона, ныне утраченную, и сменил риторику на философию. Сначала его увлекло манихейство[303]. Молодого человека покорил эзотерический характер учения, доступного лишь посвящённым. Но главное заключалось в том, что это учение, видевшее в человеке замкнутое поле борьбы между добром и злом, полностью отвечало его внутреннему опыту: разрывавшийся между стремлением к добру и греховными наклонностями, Августин как бы почувствовал себя освобождённым от всякой моральной ответственности»17.