Он обернулся. Джеймс весело переговаривался с мистером и миссис Ледок. Фило стоял над собранной наполовину «Виктролой» и, качая головой, что-то говорил Тому.

– Чувствуется осень, – промолвила Феба.

– Да, я заметил такой особенный свет.

– Я тоже раньше замечала. И теперь по-прежнему чувствую.

– Я по тебе скучал.

Ее улыбка и впрямь была умопомрачительна.

– Правда?

– О да, я работал, но всё время думал о тебе. У меня случился приступ вдохновения. – Он немного рассказал о шоу. Вначале карточные фокусы – у него теперь есть способ угадывать карту для всего зрительного зала. Картер стал изображать в лицах, как это будет, Феба смеялась, правда, не всегда к месту. – Я приглашу на сцену больше людей, чем обычно. Например, попрошу ребенка метать в меня ножи. – Феба молчала, и он добавил: – Будет очень весело.

– Это не опасно?

– Ничуть.

– Ты уверен?

– Вполне.

– Тогда, наверное, то, что какая-то малявка будет кидать

в тебя ножи, – это замечательно.

Картер погладил ее щеку. Он помнил, как Феба умеет откликаться на прикосновения, и надеялся на ответную нежность, но она стояла неподвижно, словно глядя на него через непрозрачные очки. Чтобы разрядить напряженное молчание, Картер заговорил снова:

– Я разучился изумлять людей, но сейчас много об этом думаю. У меня остались старые записные книжки. – Он взглянул на плоскую зеленую вершину Телеграф-хилл. – Долгие годы мои иллюзии были ужасны. Настолько, что я даже не показывал их на публике. Скорее это был философский спор с Богом. На тему: «Насколько плохо всё может быть», понимаешь?

– Я веду такие споры каждый день. И даже вполне успешно. Если мне не хочется уничтожить мир, значит, сегодня я настроена благодушно.

– Вот-вот, – взволнованно сказал Картер. – Я забыл, что публика хочет увидеть чудо. Трагедию со счастливым концом.

Феба, перебирая руками по перилам, отодвинулась на несколько дюймов.

– Это было после того, как погибла твоя жена?

– Да. Конечно. – Он помолчал. – Я ведь тебе про нее не говорил?

Феба мотнула головой.

– Но ты всё равно про нее знаешь?

Она кивнула.

– Я должен поразиться?

– Здесь нет ничего поразительного.

Она вся подобралась, словно в ожидании удара. На Востоке Картер слышал, что китайцы знают такие точки на теле, нажимая на которые можно снять боль, и пожалел, что не разузнал о них подробнее. Ему самому было хорошо и легко. Он взглянул на Телеграф-хилл у Фебы за плечом, где ранним весенним утром 1911 года влюбился в Сару. Это было меньше чем в миле отсюда и больше десяти лет назад. До чего странно устроен мир! Он подумал о парнях и девушках, которые ходят знакомиться на кладбище, о хористках, принимающих ухажеров за декорациями, о служебных романах в конторах на Маркет-стрит, и ему представилось, что по всему городу теплятся маленькие огоньки. Каждая пара – огонек. Идешь по городу, и куда ни посмотри – за окном, в раскрытых дверях во время дождя, даже здесь, на балконе Ферри-билдинг, – кто-то влюбляется.

– Откуда бы ты про меня ни знала, – сказал Картер, – это поразительно.

– Я не экстрасенс, Чарли. Не спиритка и не призрак… – Кожа у нее на руках пошла мурашками, так что волоски встали дыбом. – Обычно я не такая. Я очень легкомысленная, мне нравится твой мотоцикл, и когда-нибудь я бы охотно с тобой потанцевала.

Волосы у Фебы выбились из-под заколок и шпилек и теперь снова лежали непослушной волной. Картер любил ее. Он не думал, что это чувство может вернуться, но вот оно, преображение, мертвое сердце забилось снова.

Он начал говорить:

– Я…

– Я была одной из подопечных Буры Смита. – Феба выговаривала слова тщательно, словно проверяя их упругость.

Это прозвучало, как «я родом из такого-то города», и Картер чуть было не ответил: «А, да, я отлично знаю это место, я там выступал». Только тут до него дошло, что она не договорила.

– Я решила, что это нечестно, – сказала она. – Решила, что ты должен знать.

Сзади кто-то забарабанил пальцами по стеклу. Картер обернулся и увидел, что Джеймс зовет их обедать, потом снова взглянул на Фебу: губы у нее были плотно сжаты, руки вцепились в перила, словно перед землетрясением. И тут она выпалила разом, потому что долго готовила эту речь:

– Я была там, когда ты страдал. Ты рассказывал Буре о всех своих горестях. Иногда я была в той же самой комнате, иногда другие девушки рассказывали мне об услышанном. Ты произвел на нас очень большое впечатление.

Картер попытался вспомнить ее. Бесполезно: капоры, вуали, молчание. Феба продолжала:

– Вот откуда я всё про тебя знаю. Ты нравился мне тогда, нравишься сейчас. Я всех в приюте извела, меня совесть гложет с той минуты, как ты подумал, будто у меня дар.

– Ты прекрасна, – прошептал Картер, обнял Фебу за талию и сцепил руки у нее за спиной. Она напряглась.

– Ты несерьезно.

Картер продолжал держать ее. Наконец она отпустила перила и положила руки ему на плечи. Он почувствовал, как напряжение ее отпускает; ему представилось, что одеяло для пикника, подхваченное ветром, медленно оседает на холодную осеннюю траву.

– Ты не шутишь? – Она вздохнула. – Я не вижу тебя, поэтому… скажи еще раз, может быть, тогда я услышу.

– Ты прекрасна.

Она обняла его за спину. Джеймс снова постучал по стеклу. Картер сделал страшные глаза, и он ушел.

Феба, уткнувшись лицом ему в плечо, проговорила:

– Твой брат на тебя зол?

– Он считает, что сегодня я вылечу в трубу.

– А ты?

– Я тоже так считаю.

Она прошептала:

– Вот и отлично. А то с успешными мужчинами у меня всё складывается плохо.

– Прости, что вынужден спросить. Феба, это Бура отправил тебя шпионить за мной?

– Ты серьезно? Нет. Я не говорила с ним с тех пор, как тебя встретила.

– Я сегодня вечером ограбил у него сейф.

– Сколько же в твоей жизни было интересного!

– В твоей, полагаю, тоже.

Феба припала губами к его горлу, и он машинально принялся гладить ее затылок. Она приникла к нему всем телом, коснулась губами уха. Очки царапнули Картеру щеку.

– Прости, я тебе не подхожу.

– Феба… – Он закрыл глаза.

– Я не способна видеть то, что ты любишь больше всего на свете.

– Знаю. Но это заставляет меня вести себя иначе. Я не могу хитрить или простодушничать.