Обе статьи написаны от руки – мелким-мелким почерком, но разборчивым. К своему стыду, я их не смог нигде опубликовать. Появлялись ли они в печати, мне неведомо. Отсюда появляется второй прилив стыда. Вдруг материалы не опубличены, не доведены до читателя?!

Для истории привожу основные фрагменты беловских воспоминаний. Вначале из очерка о Сирии:

«Навсегда запомнилась удивительная поездка в Сирию. Жил я тогда еще в Москве. Сие обстоятельство и давало мне возможность впервые побывать в США, в Канаде, в Сирии и в Италии. После стрельбы Ельцина по парламенту эти условия отпали сами собой, а вернее, я готовился добровольно покинуть Верховный Совет.

Так вот, Сирия запомнилась мне более, чем Рим и Париж, куда я летал в ту пору. Запомнилась более, чем Афон, где тоже пришлось побывать несколько раз. Афонские скалы и кручи так и стоят у меня в глазах… Да, видел я своими глазами все семь чудес света.

Сирия тоже богата и скалами, и кручами. Эта поездка завершилась приобретением книги о Сирии двух наших корреспондентов Дмитрия Осипова и Сергея Медведко. Первый представлял РИА «Новости», второй – газету и не какую-нибудь, а «Литературную», то есть писательскую. Может, сие обстоятельство и подвигло меня на этот неблаговидный поступок, я «увел» эту книгу, не мог простить Сергею Медведко его публичный призыв служить у американцев, пока Россия разбирается в ближневосточной политике. Так что я нисколько не каюсь, что увел эту обширную книгу. Она, книга, и сейчас лежит у меня на столе. А встречи на сирийской земле с античными и римскими памятниками греют по сей день душу.».

Теперь фрагмент из статьи о расстреле парламента:

«…Во время Горбачевско-Ельцинской смуты меня чуть было не пристрелили Еринские башибузуки.

Они стреляли больше по отблескам фото и кинокамер. Так погиб мой товарищ кинооператор Саша Сидельников. Сколько погибло на стадионе и в застенках у Ельцина, никто практически не считал. Охота на «зайцев» продолжалась довольно долго, погибло много народу, а Черниченко орал чуть не на весь мир о предательстве. А кто и кого предавал, мы еще разберемся. Впрочем, об этих событиях я уже писал и в газетах, и в книгах. Не буду повторяться….

Но повторяться приходится, увы!

Особенно дорога мне крохотная книжечка, в которой есть стихи Пушкина о кукушке – словно по заказу о современных событиях. Косноязычный Черномырдин, нынешний посол на Украине, в то время заправлял российским газом, разбогател на этом, растолстел, обнаглел и командовал чуть не половиной Европы.

Не поленюсь, приведу это стихотворение Пушкина целиком:

В лесах, во мраке ночи праздной,

Весны певец разнообразный

Урчит, и свищет, и гремит;

Но бестолковая кукушка,

Самолюбивая болтушка

Одно ку-ку свое твердит.

И эхо вслед за нею тоже

Накуковали нам тоску!

Хоть убежать.

Избавь нас, боже,

От элегических ку-ку!

…Вопреки мнению французского академика Мориса Дрюона, который рассуждал о русской душе слишком поверхностно, для меня разговор о душе более конкретен… Может, Дрюон не может забыть, что думал и чувствовал русский человек во время Наполеоновского нашествия, описанного в великом романе Львом Толстым. В книге есть страницы, в том числе, о русской душе, в которой отражены и меланхолия, и безоглядность, и вызов, и фатализм, и отчаяние, и мечтание, и порыв. Да, все есть в русском человеке, но, увы, не русский человек изобрел гильотину, не русский человек плакал и мечтал одновременно.

Спорить с академиком французской академии о господине Черномырдине я не берусь и мнение о нем у меня совсем иное. Не поленился французский академик коснуться биографических данных своего косноязычного героя Черномырдина, знает, когда и где тот родился, чем отметил Господь рождение этого удивительного ребенка… Дрюон даже деревню Черномырдина описал. Родительский дом не сохранился, но уцелело место. Зачем понадобился Дрюону Черномырдин, почему он его так опоэтизировал? Вопросы без ответа. Для меня ясно одно: Черномырдин – это беда!».

Для меня, как и для Белова, расстрел российского парламента на всю жизнь остался кровоточащей раной. Мы вместе попали под дубинки ОМОНа, вместе стояли на баррикадах, опутанных колючей проволокой.

Письмо сто двенадцатое

Толя. Досылаю дописанный сегодня новый сюжет к статье о расстрелянном парламенте. Сообщи о получении. Белов.

В тот день из Вологды на мой борисоглебский адрес пришло сразу два письма. То было 5 мая 2005 года. Одно письмо от Василия Ивановича, другое от его супруги Ольги Сергеевны. Дописанный отрывок к статье о расстрелянном парламенте касался романа Льва Толстого «Война и мир», где шли рассуждения о русской душе. Я прибавил этот отрывок к ранее присланной статье. Жаль, что нигде эту статью не удалось опубликовать.

Письмо Ольги Сергеевны касалось того автобиографического материла про творчество Белова, который я нашел в «Литературной энциклопедии» и выслал ему. Так случилось, что у Василия Ивановича затерялась последняя страница и супруга попросила отксерокопировать ее заново. Она писала:

«Анатолий Николаевич!

Благодарю Вас за внимание, которое Вы оказываете Василию Ивановичу. Ваши письма и сообщения очень поддерживают его, так как он теперь оторван от общественной жизни.

Вы прислали материал из «Литературной энциклопедии» о Белове. Статья Котельникова глубокая и обстоятельная. Но почему-то выпущена 189 страница (может, Вася ее затерял?!). Если Вам не трудно скопировать эту страницу, пришлите, пожалуйста, ее нам. Я собираю материалы о Белове.

Извините, что Вас беспокою такой, вроде бы, несерьезной просьбой.

Еще раз – за все Вам спасибо!

Успехов Вам в литературной и депутатской деятельности.

Мы собираемся на днях навестить Тимониху. Там сейчас сестра Василия Ивановича. Привет от него.

С уважением, Ольга Сергеевна»

Я без промедления повторно выслал всю статью. Она была пропитана высокой и чистой любовью к писателю и гражданину из далекой Вологды. Для автора Белов был не только народным писателем, но и истинным крестьянином, чья жизнь навечно связана с русской деревней.

В энциклопедии больше всего мне понравилась трактовка того, как становился и зарождался могучий талант, народный трибун, самородок Василий Белов. Литературовед В.А. Котельников по-философски глубоко разобрался в этом процессе:

«Ранние стихи и поэмы Белова несут на себе следы характерных настроений 1950-х (период «оттепели»): душевная возбужденность в пору общественных перемен, пафос дали, новых просторов, поиски подлинно ценного в мире и в себе, с чем связан повышенный тонус существования, жажда движения, героики.

В этом русле развивалась массовая поэзия того времени, с которой многообразно перекликаются стихи Белова: «Идет человек от порога/В тревожные дали идет». Вместе с