– Не пробовал, – грубит продавец, – с вас восемьдесят семь копеек.

…Рубль пятьдесят килограмм, семьдесят пять копеек – полкило, на весах пятьсот восемьдесят граммов… нет, как будто бы не обсчитал…

Это мне, пожалуй, будет дороговато, молодой человек, уберите то, большое, положите поменьше, – приказывает Лидия Матвеевна и поворачивается к очереди:

– Восемьдесят семь копеек накануне пенсии – целый, знаете ли, капитал.

Это шутка, но очередь шуток не понимает, очередь уже раскалилась.

– Хватит задерживать. Берите ваши яблоки и освободите место, – пытается хамить та самая, в лохматой шапке, – вы сюда за яблоками пришли или беседы беседовать? Людям некогда, а она языком треплет, каждое яблоко разглядывает, будто жениха выбирает!

– Шестьдесят копеек. Устроит? – осознал продавец.

– Конечно, устроит! И большое вам спасибо, молодой человек, желаю всего самого наилучшего и крепких нервов – с такими покупателями недолго подорвать здоровье.

На хамку Лидия Матвеевна не смотрит, но та, конечно, поняла, чья кошка мясо съела, и помалкивает.

Дальше все идет как по маслу. На углу, в низке, удается купить полкилограмма хека. Это вам не судак{191}, но вполне, между прочим, приличная рыба, если уметь приготовить. Хватит и на первое, и на второе.

В рыбном с утра пусто, продавщица там пожилая женщина из простых, но симпатичная, и Лидия Матвеевна сообщает ей, что, вот, завтра пенсия, придется весь день сидеть без воздуха, так что надо запасаться продуктами впрок, а что делать?

– Вам хорошо, – с завистью откликается продавщица, – можно дома сидеть. Наверное, дети есть, внуки. А я одна, как шишка, и пенсия маленькая, тут не посидишь.

– Да, у меня внучка, годик. Красавица, о чем вы говорите? – расплывается Лидия Матвеевна. Из бокового кармана сумки она достает завернутую в полиэтилен последнюю фотографию Оленьки и показывает продавщице. В руки, конечно, не дает – не хватало еще перепачкать ребенка рыбой!

– Хорошая девочка, – вздыхает продавщица. – Сразу видно, что здоровенькая, щечки, точно яблоки красные. С вами, наверное, вместе живут? Любит, небось, бабушку?

Лидия Матвеевна пожимает плечами.

– Думать надо не о себе и своих интересах, а о ребенке, – назидательно заявляет она, убирая карточку назад в сумку. – Что значит – «любит, не любит»? Главное, чтобы ребенку было хорошо, чтобы он рос и своевременно развивался.

Она величественно кивает продавщице и поворачивается к ней спиной. Что с таких взять – не удосужилась завести детей, а рассуждает!

Теперь домой, передохнуть, просмотреть газеты, а там – в поликлинику. Номер к невропатологу – это большая удача. Целую неделю Лидия Матвеевна за ним ходила. Ходила, ходила и выходила. Невропатолог очень хорошая, молодая, но, видно, опытная. Вдумчивая. Не то что эти терапевты, у них на весь осмотр две минуты, просто какое-то бедствие! И начнешь рассказывать, сразу перебьют, хоть у вас грипп, хоть холера. Как говорят: «Чем бы ни болела, лишь бы померла…» Правда, надо отдать им должное, нас много, а их пока не хватает. Но ведь невропатолог на каждого находит время, значит, можно, если только захотеть. Конечно, иногда часами ждешь приема, но и в очереди всегда найдется, с кем сказать слово, поделиться опытом. А когда попал в кабинет, тут уж тебя обо всем расспросят и выслушают с полным вниманием. И про сжатие в груди, и вообще про плохое самочувствие, и что сон неважный, а от сына уже месяц и десять дней нет писем. Это, чтоб вы знали, почта барахлит, надо бы написать куда следует а все равно волнуешься, сын есть сын, и жизнь у него там – каждому понятно, какая… А теперь еще и внучка появилась, тоже душа болит. Бедная девочка…

Ну наконец-то! Вот и дом, а то на этом льду сломать ноги – пара пустяков, просто какое-то вредительство{192}! Лидия Матвеевна медленно пересекает двор. Двор тесный, и всегда запах от мусорных бачков… А Гриша, когда был маленький, любил тут играть. Бывало, вечером просто не докричишься домой. Все говорила: «Гриша, почему не пойти в садик? Там зелень, воздух. Все хорошие дети играют в саду, а ты – по дворам, будто какой-нибудь беспризорник!» Нет, в сад не хочет, а с этим двором сплошные нервы: и компания подобралась – одна шпана, то – драка, то разобьют стекло, а мама плати, можно с ума сойти – стекло после войны! Счастье – в седьмом классе увлекся химией, потому что учительница была хорошая, умела заинтересовать. Увлекся, записался в кружок при Доме пионеров, меньше стало времени хулиганить. Это очень важно, очень! – занять ребенка, чтобы не было времени хулиганить… Наталья не понимает, испортит Оленьку, ох, горе, горе…

В подъезде полутемно. Лидия Матвеевна сразу подходит к почтовому ящику. Опять пусто, ну что за наказание такое! Ноги сразу слабеют, на лбу выступает пот. Она останавливается, достает из кармана трубочку с нитроглицерином, вынимает таблетку, кладет под язык. Через минуту делается легче, можно не спеша подняться на третий этаж, открыть ключом дверь, зажечь в передней свет. И тут… Ну, слава Богу! Вот оно, на столике, вместе с газетой. Значит, Шура вынула. Сейчас скорее в свою комнату, раздеться, надеть очки и медленно, смакуя каждое слово, читать. Но сперва бегло просмотреть, не стряслась ли какая беда.

Все хорошо, жив и здоров! Главное – здоров! Уж тут-то Гриша обманывать не станет. А вот работает мальчик у них на износ. Но, с другой стороны, там попробуй не поработай… «Мать, прости, Бога ради, что так давно не писал, вкалывал последнее время как сумасшедший, зато теперь никаких долгов…» Это же просто безобразие! Долги! Как будто никто не понимает, откуда взялись эти долги! Погубил себя, угробил здоровье – и ради чего! Тут она, только она, Наталья! Алчная. Не ему это все было нужно – машина, барахло… И вот теперь он вынужден… Разве в юности Гриша был таким? Еле сводили концы с концами, от алиментов Лидия Матвеевна, разумеется, отказалась (не захотел быть отцом, деньгами не откупишься!) – мальчик ходил в чиненых-перечиненых шароварах, в самодельной «москвичке»{193}. Правда, всегда чистенькое, глаженое. И никаких долгов… А разве он жаловался? Посещал кружки, занимался физкультурой. Сколько книжек читал! Приходилось даже останавливать: «Испортишь зрение»… Теперь никто не позаботится… Нет, надо немедленно написать Григорию большое, строгое письмо, пусть хотя бы сейчас задумается, что здоровье прежде всего!