— Мы не можем быть в этом уверены, — попытался я возразить. — Вдруг найдется другое объяснение.

Не слушая меня, она спросила внезапно:

— Где кодицилл?

— Здесь. Оставить у себя?

— Нет, — выкрикнула она, — дай мне!

Она произнесла это с такой страстью, словно не доверяла даже и мне. Я вынул из кармана документ, она с диким видом выхватила его у меня из рук, сунула в футляр и положила в собственный карман.

Мне нужно было обдумать наше положение. У нас не было ни крыши над головой, ни еды и ни единого пенни, потому что все деньги мы отдали мисс Квиллиам на случай, если по пути ей что-нибудь потребуется. С неба закапало сильнее, вот-вот должны были наступить сумерки. Наша жалкая одежда промокала, и, видя лихорадочное состояние матушки, я побоялся, что без убежища, еды и тепла наши приключения плохо кончатся. Мне вспомнились слова миссис Сакбатт о местах, где можно приютиться за один-два пенни, но для матушки этого явно было недостаточно.

— Слушай, — начал я нетерпеливо, поскольку других возможностей мне в голову не приходило, — мы должны пойти к миссис Фортисквинс.

Матушка качнула головой. Ее губы раздвинулись, и я, не расслышав, наклонился ближе.

— Нам поможет миссис Первиенс, — пробормотала она.

— Нет. У нее нет причин нам помогать. А у миссис Фортисквинс есть. — Миссис Фортисквинс была вдовой старинного друга моего деда и к тому же нашей родственницей. — Она должна что-нибудь для нас сделать.

Губы матушки снова шевельнулись:

— Я ей не доверяю.

— От нас не требуется ей доверять. Другой выход — это работный дом.

Содрогнувшись, она пробормотала:

— Я хотела бы, чтобы меня отправили обратно.

— Обратно куда? — быстро спросил я.

— В Крайстчерч.

Это было бы слишком опасно. Крайстчерч, подумал я. Так вот к какому приходу приписана моя мать. Приход, включающий в себя Кокс-Сквер и Белл-лейн, — когда мы направлялись к дому миссис Сакбатт, матушка вроде бы узнала окрестности! Надо будет на досуге об этом поразмыслить.

— Тогда остается только миссис Фортисквинс, да?

Матушка не отозвалась.

Внезапно колокола на башне у нас за спиной начали отбивать время. Мне этот звук показался вполне невинным, но матушка испуганно подняла глаза и стала растерянно озираться.

— Сент-Сепалке! — воскликнула она, вскакивая на ноги.

Она поспешила к калитке в другом конце узкого дворика, я, ошеломленный, последовал за нею на Гилтспер-стрит. Напротив, чуть в стороне, стояло мрачное здание тюрьмы Ньюгейт, но, словно бы не замечая его, матушка торопливо шагала к Холборну мимо церкви, в тени которой мы приютились.

Пройдя несколько ярдов, она внезапно остановилась, и я ее догнал. Она рассматривала висевшую наверху вывеску гостиницы, где был изображен свирепый мавр с изогнутым ятаганом. (Это была знаменитая голова сарацина — знак одноименной гостиницы.)

Матушка отвернулась, бормоча себе под нос и словно бы не замечая меня: «Сабля и полумесяц? И кровь».

Мне казалось, что она вспоминает одну из историй в арабских сказках. Но не успел я вымолвить хотя бы слово, чтобы ее успокоить, как она бегом направилась в лабиринт вонючих закоулков вокруг Смитфилда. Я поспешил следом, и только через долгое время она замедлила шаги и остановилась.

Она смотрела на меня в оцепенении.

Я взял ее за руку:

— Пойдем. Нам нужно к миссис Фортисквинс.

Матушка устало кивнула, и мы отправились в путь. Мы шагали и шагали, небо темнело и темнело, вскоре пошел дождь и вымочил нас до нитки. Матушка все неуверенней держалась на ногах, и мне приходилось ее подгонять. Ни я, ни она не знали эту часть столицы (мы находились в Клеркенуэлле), но, чем больше сгущалась тьма, тем меньше нам хотелось обращаться с вопросами к прохожим, потому мы часто сбивались с пути и, одолев длинную улицу, обнаруживали, что нужно развернуться и идти обратно. Впервые у меня возникла искусительная мысль попросить милостыни, но я знал, что за такое правонарушение меня может прихватить констебль, особенно в благоустроенных кварталах, до которых мы наконец добрались. Тем не менее я — с выражением, как я надеялся, настойчиво-просительным, но и гордым — заглядывал в лица немногих хорошо одетых прохожих, что попадались нам по пути (к чему меня вынуждала забота не о себе, но о матушке), и однажды мне повезло: бедно одетая женщина одарила меня одним пенни. Я купил на эти деньги кусочек хлеба, и мы поделили его во время одной из наших частых остановок, необходимых матушке, потому что она совсем выбилась из сил.

По мере приближения к дому миссис Фортисквинс меня все больше заботило, как она нас примет. Если она выказала такое недружелюбие, когда мы были далеки от крайней нужды, то как поведет она себя теперь, когда мы явимся без гроша, одетые едва ли не в лохмотья? И все же мыслимо ли, чтобы она отказала нам в помощи?

До дома на Голден-Сквер мы добрались за полночь, в окнах не виднелось ни огонька. Я подумал, не походить ли ночью по улицам, а в дом постучаться утром, но, взглянув на матушку, с волос и платья которой бежали ручьи, а зубы выбивали дробь, я осмелел. Я дернул колокольчик, и звон, раздавшийся по ту сторону дверей, показался грубым осквернением ночной тишины.

Тут же в верхних окнах появился свет, с лестницы донеслись шаги, и из-за двери донесся тревожный голос миссис Фортисквинс:

— Кто там?

Поколебавшись, я ответил:

— Джон Мелламфи и его матушка.

Наступила тишина, потом послышался скрип засовов, и дверь приоткрылась на длину цепочки. На нас упал свет свечи, потом цепочка была снята, дверь распахнулась — с порога на нас удивленно глядели миссис Фортисквинс и ее служанка, обе в ночных одеяниях.

— Это и вправду вы, — воскликнула миссис Фортисквинс и, к моему облегчению, одарила нас самой приветливой улыбкой. — Входите, входите, — пригласила она.

Мы вошли, и, пока служанка запирала дверь, миссис Фортисквинс провела нас в приемную и засуетилась, зажигая свечи.

— Рада вас видеть, дорогие. Я много думала о вас обоих и гадала, почему вы не возвращаетесь.

При этих словах матушка бросилась ей на шею.

— Бедная моя Мэри. — Миссис Фортисквинс погладила ее по плечу. — Не стану и рассказывать, как часто я спрашивала себя, где вы обретаетесь и что делаете. Я посылала в «Голден-Кросс» за сведениями, но там нет даже записи о том, что вы у них останавливались. Просто загадка!

Покраснев, матушка с упреком взглянула на меня.

— Было так любезно с твоей стороны принести мне подарок к Рождеству, — продолжала миссис Фортисквинс, — но глупая девчонка Доркас, моя прежняя служанка, не подумала спросить твой адрес. Ты должна все мне рассказать. Почему ты ко мне не приходила?