Они недоверчиво слушали мои ответы и продолжали убеждать меня, что в СССР жить очень плохо. После этого разговор перешел о жизни Красной армии. Они задавали разные вопросы: “когда я вступил в армию? Добровольно или нет?” “Чем я занимаюсь – моя работа”, “не взят ли я силой в Красную Армию?” или “может быть, пошел добровольно?” Я ответил, что работаю шофером на машине. Они продолжали вопросы о количестве людей у нас в части, и какого я рода войск. На первый вопрос я ответил уклончиво, а на второй ответил, что я красноармеец танковой части. В это время пришла снова женщина, и ей предложили приготовить покушать. Я стал собираться домой, но они упрашивали меня остаться с ними ужинать и убеждали, чтобы я не боялся ничего, потому что никто не будет, кроме их, знать, какие вопросы мне задавали.

Меня пригласили ужинать и предложили водку и пиво. Водку я отказался пить, а пива бокал выпил. Затем мы вошли в другую комнату, где эти же лица продолжали задавать мне вопросы: как охраняется оружие в казарме, сколько патронов на бойца, и находятся ли они в казарме, где находятся склады боеприпасов, какое оружие дается командному составу, берут ли командиры оружие с собой, когда идут в город или оставляют в казарме и сколько берут с собой патрон. Я ответил, что командный состав всегда носит с собой оружие, но сколько патрон берет с собой – сказать не могу и где хранятся боеприпасы – не знаю. После моего ответа они стали говорить между собой на каком-то языке, но не на польском. Точно сказать на каком языке шел между ними разговор не могу, потому что не знаю языков. Поговорив между собой, они задали мне вопрос – «знаю ли я хорошо танк». Я ответил, что я шофер и танк не знаю. Они завели разговор о толщине брони на танках, о калибре пушки, о длине танка, об устройстве работы для прислуги в танке. На эти вопросы я точно не мог ответить и не хотел, – отвечал уклончиво. Еще был задан вопрос: “какой системы пулемет устанавливается на танке?” В это время другой подсказывает – “не Дегтярев ли?” Я ответил “Дегтярев”. Потом пошли вопросы и ответы такого порядка: – сколько машин у вас в части? я ответил – не знаю; они спросили, а какие типы имеются у вас машин? я ответил – не знаю; они – “ну ничего, вы отдохнете у нас, тогда нам все и расскажете”.

Я сказал, что мне надо идти домой, я и так опоздал, и меня будут ругать. Они – “не беспокойтесь, никто не видел, куда вы уехали. Вы лучше скажите, кто ли у вас самый главный командир в г. Вильно и в Н-Вилейке?” Я ответил – фамилии не знаю. Они – “ну как хочешь, а о машинах ты нам должен сказать. Вот поспишь у нас, а завтра все скажешь”. Потом задали вопрос: “куда это ваши части уезжают, не на границу ли?” “Вам разве в Финляндии мало дали?” Я ответил – “Мы своего добились”. Они – “скажи все-таки, как называется ваша часть?” Я ответил – “просто называется танковая часть”.

Затем вопросы начала задавать женщина, которая вошла под конец нашего разговора. Она интересовалась, почему наши командиры набрасываются на товары и много увозят отсюда. Я сказал, что у нашего комсостава много денег, поэтому наш командир много покупает, но она со мной не согласилась. Я стал собираться домой, но меня не пустили и начали угрожать пистолетом. Мне предложили лечь спать на диван. Ночью я не спал и хотел через окно убежать, но ставни были очень крепкие, и я не решился их ломать. У меня был комсомольский билет, два пропуска на выезд из ворот, путевка и шоферские права. Все я изорвал, за исключением комсомольского билета и шоферских прав, которые я спрятал в сапог, а изорванные документы спрятал в старый мягкий порванный стул.

На второй день меня обыскали по карманам, но ничего не нашли. Искали мою фотокарточку и комсомольский или партийный билет. Предлагали деньги и принесли гражданский костюм, приглашали работать с ними, но я от всего отказался. Потом снова задавали вчерашние вопросы: как называется часть, куда уезжает, какие знаете машины – танки. И когда я отказался отвечать, то они угрожали, что заставят меня говорить голодовкой. Мне предлагали водку, но я всегда отказывался и не пил.

В этой квартире меня продержали до вечера 20 мая. Вечером собрались все трое и стали угрожать оружием. Тот, который привез меня в машине, вынул пистолет и говорит: “Вот я тебя сейчас подстрелю, тогда все скажешь”. Я испугался и начал плакать, говоря, что я ничего не знаю и не могу им говорить. После этого меня вывели из комнаты и посадили в подвал со входом внутри квартиры.

21 и 22 мая мне давали только хлеба не более 100 грамм, затем 23 и 24 мая мне не давали вовсе кушать и пить. Все это время ко мне приходили и спрашивали, желаю ли я отвечать на их вопросы. Я ничего им не отвечал.

25 мая около 2-х часов ночи они вывезли меня за город и вытолкнули из машины в лесу, развязав руки и глаза, которые были у меня закрыты полотенцем еще в подвале. Здесь последний раз они мне пригрозили расстрелом, если я ничего не скажу. Я отказался говорить. Я заметил, что шофер был другой, и номеров у машины не было. Они уехали, а я остался в лесу. Я пошел дальше по лесу. Когда я вышел на окраину леса, я увидел, что есть какая-то деревня и хутора, собаки залаяли. Я пошел к той деревне поближе к домам. Все еще спали. Потом я пошел по полю, шел пока не попал на шоссе. Этим шоссе пошел до города. В городе я шел переулками, а по улицам не пошел. В городе я пошел в свою бригаду. Я не знал, все ли уехали, и пошел к литовским воротам, чтобы спросить у часовых. Часовые мне ничего не сказали. Я прошел по городку несколько раз. Там, где были наши казармы и склады – стояли уже литовские часовые и патрули. Я долго ходил, потом ушел в город. Не найдя в городе свою часть, я пошел к знакомой девушке Юлии. Она и мать ее сообщили мне, что приходил кто-то из наших командиров и предъявил требование сказать, где я, иначе они заявят в полицию. Поэтому девушка и мать сказали: уходи в свою часть, это будет лучше тебе и лучше будет нам.

Я привел себя в порядок, почистил сапоги, позавтракал у них и ушел в город – в Вильно, чтобы увидеть военную нашу машину и уехать в свою часть. Я хотел уехать в Ново-Вилейку на автобусе, но не было денег, поэтому и пошел в гор. Вильно. Долго ходил по городу, до вечера и нигде машины не мог найти. Наконец около моста я встретил машину из хлебопекарни. Я подошел к машине, и командир спросил у меня: “Куда идете? Увольнительная есть?” Я ответил, что нет. “А чего вы шляетесь по городу?” Я сказал, что поеду с вами и командир забрал меня. Когда я приехал, меня позвали в комнату. Говорил со мной комиссар, а минут через 10 позвонили в штаб и вызвали машину. Приехала машина полуторатонная, меня посадили и привезли в Ново-Вилейку в штаб корпуса.

ВОПРОС: Что бросилось вам в глаза, точнее какая была обстановка в квартире диверсантов? Что это квартира жилая была или служебное здание?

ОТВЕТ: Эта квартира мало походила на жилую. В квартире было чисто, стоял стол, несколько мягких стульев, простой стол.

ВОПРОС: В других комнатах были?

ОТВЕТ: Был во второй комнате. Эта комната напоминает столовую, т. к. там был буфет.

ВОПРОС: Находясь в этой комнате два дня, вы не слышали никакого разговора, шума или детского плача – по соседству с квартирой?

ОТВЕТ: В квартире было тихо, ничего не было слышно. Если бы были голоса, я бы поднял крик.