В этот же день военный следователь Зубарев присутствовал при производстве обыска литовским судебным следователем на квартире, где жил Бутаев. Во время обыска, как вещей, так и записей, принадлежащих Бутаеву, обнаружено не было. Хозяйка данной квартиры в беседе с ней заявила, что Бутаев жил у нее с 8 мая с.г., говорил, что он приехал из Каунаса, устроился работать в Вильно на ж[елезную] д[орогу], работает в две смены и получает 250 литов в месяц. Дальше она сообщила, что 12 мая Бутаев ушел из квартиры в 7.00, а в 9.00 к нему приходил какой-то агент полиции и т. к. Бутаева не было дома, последний оставил ему записку следующего содержания: “Явитесь в полицию по такому-то адресу, Вам будет предоставлена хорошая работа”, после чего агент ушел. Бутаев же больше в квартиру не возвращался.

13 мая с.г. военный следователь присутствовал при допросе ряда других свидетелей из знакомых Бутаева. При вскрытии трупа Бутаева, произведенного в нашем присутствии, насильственных действий и признаков борьбы на теле обнаружено не было, но было установлено, что смерть наступила в результате огнестрельного пулевого ранения сердца и левого легкого, таким образом, опровергается информация литовских следственных органов в той части, что Бутаев стрелял в рот. Спустя 2–3 дня литовские власти вторично через командование затребовали пистолет и извлеченную из трупа Бутаева пулю по мотивам, указанным выше. Имея в виду, что в данном случае не исключена возможность всякого рода провокаций, я высказал командованию свои соображения, что револьвер и пулю литовским властям давать пока не следует, последнее со мной согласилось, литовским же властям командование сообщило, что пистолет и пуля направлены в СССР для экспертизы и могут быть даны им только лишь после их возвращения.

22 мая с.г. при запросе нашим командованием литовского следователя, когда можно получить обещаемый литовским прокурором материал допроса свидетелей, последний ответил, что пока они от нас не получат пистолет и пулю, никаких материалов мы не получим, а офицер связи полковник Скурулис по поводу обещанного им ознакомления нас с данными о работе Бутаева в пользу французской разведки сообщил, что у него никаких материалов нет, а сказанное им в этой части, т. е. что Бутаев связан с французской разведкой, это было его предположение и сказал он это необдуманно, за что принес извинение. В отношении же получения протоколов допроса свидетелей он сообщил, что таковые могут быть нами получены с разрешения министерства иностранных дел Литвы. После такого заявления полковника Скурулис наше командование по этим вопросам к прокурору виленского облсуда не обращалось.

Поведение литовских властей и их ответы на наши просьбы, а также все обстоятельства по делу дают основание предполагать, что в данном случае литовские власти сами убили Бутаева после его использования, инсценировав обстановку самоубийства.

ВП через командование обо всем этом довело до сведения полпреда СССР в Литве тов. Позднякова, кроме того, мною лично в беседе с зам. полпреда тов. Семеновым были изложены подробно все обстоятельства данного дела. Тов. Семенов мне и командованию предложил, чтобы мы больше вышеуказанных материалов от литовских властей не требовали, т. к. Полпредство само запросит все указанные документы через Наркоминдел Москву. Одновременно тов. Семенов сообщил, что результат разрешения данного вопроса нам будет сообщен, после чего я в свою очередь донесу Вам»[982].

29 мая 1940 г. начальник Особого отдела НКВД 16-го ОСК майор госбезопасности Кириллов составил совершенно секретную справку, которую 30 мая доложил Локтионову:

«БУТАЕВ Гаджибалла дезертировал из части 4-го февраля 1940 г. в 10 часов утра. Первоначальные действия Бутаева говорят за то, что изменить Родине по ранее задуманному плану Бутаев не хотел.

После того, как комиссар полка предупредил Бутаева, что он, Бутаев, будет посажен на гауптвахту и разжалован в красноармейцы за то, что 3-го февраля явился в часть выпивши, Бутаев обратился к прокурору корпуса и просил не предавать его суду Военного Трибунала. Однако, будучи мнительным и боясь ответственности, в 10 часов утра 4-го февраля с.г. Бутаев вышел из пределов городка и больше не вернулся.

Вскоре удалось установить, что Бутаев скрывается по очереди в двух квартирах: 1) у братьев Пукшто в дер. Застонок Пупан, в 4 км от гор. Вильно и 2) у торговца Н[ово]-Вилейки некоего Пашкевича, проживающего в доме № 10 по ул. Виленской.

В доме Пукшто нам Бутаева не удалось взять в связи с предупреждением о движении в деревню оперативной группы, после чего его стали укрывать у торговца Пашкевича в гор. Н[ово]-Вилейке и у сестры Пашкевича в гор. Вильно по ул. Рыдз-Смиглы, 29.

Об этом было доведено до сведения Полпреда тов. Позднякова, который рекомендовал официально поставить этот вопрос перед командованием литовских войск в гор. Вильно, что и было сделано.

3-го марта 1940 года командование 16 ОСК написало и отправило представление командующему виленской группой войск – бригадному генералу Черниус:

“В феврале месяце 1940 года военнослужащий Ново-Вилейского гарнизона – младший командир Бутаев совершил воинский проступок, и боясь ответственности – ушел самовольно в гор. Ново-Вилейка.

Я не принимал мер к его возвращению, считая, что он вернется сам. Но до меня дошли сведения, что враждебные нашей и литовской армии элементы – поляки, скрывают его, видимо имея какую-то политическую цель, возможно создание конфликта.

Нам точно известно, что Бутаева скрывали или скрывают поляки Пашкевич и Покошто Болеслав, проживающие в Ново-Вилейке – Виленская улица, дом № 10, переодев Бутаева в гражданское платье.

Не считая возможным на территории дружественного нам Литовского государства принимать какие-либо меры к его изъятию, честь имею просить Вас, Господин Бригадный Генерал, арестовать Бутаева через посредство полиции и передать его в мое распоряжение.

Для сведения сообщаю его приметы: ниже-среднего роста, худощавый, лицо смуглое, национальности – кавказской, говорит с акцентом”.

14-го марта от командования литовских войск в гор. Вильно был получен ответ: “В ответ на отношение от марта 3 с.г. за № 32, привожу Вас, Господин Комдив, в известность, что в указанном месте Бутаев не найден и, очевидно, больше там не бывает”.

25-го марта в поезде, идущем из Каунаса в Вильно, железнодорожная полиция задержала Бутаева, но последний предъявил документы, выданные ему командованием 336 СП (Бутаев был в гражданском платье). Полиция, якобы, не осмелилась его задержать, несмотря на то, что о Бутаеве полиция знала от командования литовских войск, что он разыскивается.

Позднее представители литовских войск не двусмысленно просили разрешения убить Бутаева и выдать его труп, на что наше командование не соглашалось.

В этот же период агентурно было точно установлено, что Бутаев находится под надзором полиции и последняя явно его [ис]пользует в предательских целях. У Пашкевича формально обыск был, но об этом обыске он заранее был предупрежден той же полицией. Пашкевич имел связь с Бутаевым до момента убийства Бутаева, что не могла не знать полиция и разведка.